Пришлось открыть глаза и запрокинуть голову, чтобы сказать добренькому начальнику:
— Я не собираюсь попадать в связку. Ты же знаешь, Ефим, мое железное правило. Никаких связок.
— Может, рискнешь? Может, разочек понадеешься на людей? А? Или… Или ты трусишь, Шемякин, вернуться в состояние, которое тебе и положено от рождения? Стать наконец ну, хотя бы снова Василием, россиянином, а?
— Русским, ты хочешь сказать?
— О господи…
— Нет. Не вернусь и не стану… Я вообще не полагаюсь ни на какие… как это ты сказал… связки и структуры, причастность к которым определяется этнической или казенной принадлежностью. И знаешь почему? Моя забота поменьше твоей, не Россия и не россияне и тем более не Эстония и вся эта чухонская окружающая среда под Европу… На меня, знаешь ли, полагаются две беспомощные женщины и один малолеток. Им не на кого рассчитывать. Я для этих баб и малолетка — все, что нашлось для них у Господа Бога. Сын, муж и отец, кормилец и поилец и, может быть, только после все этого, в самом конце списка ещё кто-то, например, россиянин, как ты говоришь, или русский, как говорю я…
— Это личное, Бэзил. И лишнее.
Видимо, пиво оказалось крепче, чем я думал. К тому же две ночи без сна. И, наверное, я психовал перед тем, как принять серьезное решение.
— Извини, Ефим… Но условие неизменно — я работаю один, сам по себе.
— Выходит, на предложение оперативно поработать ответ позитивный?
— Выходит, Ефим. Но только с тобой. И ставка — двойная.
Шлайн обежал диван и уселся рядом.
— База здесь. Я буду находиться в представительстве петербургской компании «Балтпродинвест». В отделе общественных связей. Формально я приехал по этой линии. Ты отправишься в пансионат Лохусалу, дачное место в тридцати километрах на запад вдоль залива. Курорт, тихо… Ты — писатель, созидаешь для бессмертия. Связь через эту лавочку. Номер телефона известен. Никаких выходов на него по мобильному. Ни сюда, ни отсюда… Мобильник у приехавшего на курорт отшельничать за письменным столом в мертвый сезон? Бывает, конечно, домой позвонить нужно… Но и в этом случае на месте эстонцев я подключился бы на предмет перехвата, на всякий случай, а значит, дотянулся бы и до этой точки… В общем, не мне тебя учить.
— Суть? — спросил я.
— Лицо, а это генерал, о котором ты наводил справки, прибывает сюда. Лейпцигская информация расставляет игроков на поле. Я теперь вижу, что консультации с эстонцами — мелочь, почти видимость. Основная встреча — с немцами. Этим нужны гарантии, что бочки из Калининграда не вернутся в Лейпциг, что они вообще отъедут от Балтики подальше в глубь России. Скажем, на территорию, которая окажется в скором будущем под управлением собеседника… Потому что, если товар вернуть в Лейпциг, немецкие партнеры калининградского «Экзохимпэкса» угодят под суд, который наплюет на то, что отрава только перепродавалась ими по поручению группы советских войск и именно через этого же генерала. Калининградцы, купившие отраву в обход природоохранного надзора и получившие за это и от немцев, и от генерала крупный откат, тоже пойдут под суд, если не сладится дело с немцами… Хотя истории десять лет, ни под какие амнистии и сроки давности она не подпадает. Таким образом, я думаю, тут, в Таллинне, состоится прикидка берлинского и калининградского векселей на поддержку генеральской кандидатуры в губернаторы — в обмен на его гарантии вывоза химической или какой там помойки… Бочки-то пропотевают, из них дрянь который год сочится. Не спрячешь теперь…