Определенно Шлайна озадачивала перспектива договариваться со мной о новой услуге, да ещё с сомнительным, судя по его напыщенности, исходом. Возможно также, что он действительно собирался предложить мне поработать с ним в паре, напрямую. Это поменяло бы отполированную схему наших неформальных взаимоотношений и могло придать им, боже упаси, какой-то статус. Раньше он меня нанимал. А теперь? Ему что же, предстояло меня вербовать?
Лживая заносчивость Ефима могла скрывать и смятение бюрократа, вынужденного принимать ответственное решение сходу, без предварительной прокачки ситуации и всех вводных…
Чуть выше, чем полагалось бы, занося ступни над ковром, девушка вошла с подносом, на котором стояли несколько банок пива, бутылочка кока-колы и два стакана. Нервным движением тонких пальцев с безупречным маникюром она откинула белокурую прядку на висок.
— Спасибо, Марика. У вас красивое колье. Янтарь и серебро? — спросил я, пытаясь растопить напряженность.
Она не ответила. В ней чувствовалась враждебность.
Я представил себе, как где-то наверху, в жилых комнатах, она и её отец раздраженным шепотом только что обсуждали возможные последствия приезда гостей, появление которых с годами казалось все менее вероятным.
— Мне нравится, Бэзил, что ты быстро восстанавливаешь языковые навыки, — сказал Шлайн, когда девушка вышла.
— Это предложение застрять здесь, Ефим?
— Ладно, отступаю… Пей свое пиво…
Шлайн вдавил в подлокотник дивана край зубчатой пробки и ударом блинообразной ладони сбил её. Отхлебнул кока-колу из горлышка, издал утробный звук первобытного наслаждения, вылил остатки в стакан. Рыгнул.
— Извини, слишком газированное…
Ефим приходил в норму.
Пиво отдавало глицерином. Маркировка на банке была финская.
— Кто такие эти Тоодо Велле и Марика Велле? — спросил я.
— Отец и дочь… Тоодо помогал в линейном развертывании пограничных застав на острове Сааремаа в сорок четвертом, способствовал в наборе агентуры. Разведотдел погрануправления числил его в штате. Давние доверительные отношения. Оба считаются нашими старинными друзьями.
— Ранен?
— Подорвались на старой мине. Спустя двадцать лет после войны. Вся семья. Собирали бруснику в закрытой зоне, имели допуск. Жена не выжила…
Я слил пиво в стакан из первой банки. Открыл вторую.
Ефим вертел в волосатой лапище бутылку. Манжета сорочки, рукава полупальто и блейзера едва доставали до запястья. На запрокинутом лице под очками, снизу, виднелись рыжие ресницы, затенявшие бесцветные, расширенные и неподвижные зрачки, словно у замороженного судака за стеклом рыбного холодильника в супермаркете.