Анна любовалась. Из зеркала на нее смотрела девушка с нежнейшим румянцем на фарфоровом личике, с розовыми от природы губами, с блестящими миндалевидными глазами. Ни капли косметики нельзя было обнаружить на этом лице, если только не смотреть уж очень искушенным взором… Анне нравился ее новый облик. Хотя кому на нее смотреть? Но если Музе это доставляет удовольствие… Да еще Милан…
– Я также намерена уделять внимание твоей внутренней красоте, – насмешливо провозглашала Муза. – Главный специалист по таковой – Моцарт!
И они слушали музыку. Впрочем, неправильно было бы сказать, что у них имелся какой-то определенный час для музыки, она в доме звучала постоянно, самая разная. Птичьи трели итальянских опер, грозный гул органа, выматывающие нервы скрипичные вопли. Анна научилась говорить, читать, спать под музыку, музыкой пропитаны были стены старого особняка.
Музыкой и тайнами.
Каждый день после обеда Анна помогала Музе одеться. Для прогулки та одевалась очень тепло и своеобразно, совершенно забывая о красоте и щегольстве, – накручивала на пальто шаль, напяливала шапочку, до носа поднимала воротник, и все это следовало задрапировать пледом, под которым старушку вообще было не видать. Анна ходила с ней на прогулку всегда по одному и тому же маршруту. Сначала они некоторое время стояли на площадке перед крыльцом, потом шли через сад, через парк, по узкой дорожке, расчищенной Миланом. Иногда они его встречали за работой. Изредка Милан оставлял свои занятия и шел рядом. Он все время молчал, на вопросы отвечал жестами: «да» – кивнул, «нет» – покачал головой, «не знаю» – пожал плечами, покривил рот. Анна даже думала, не немой ли он, как Герасим. Только Муму ему не хватало!
Муза никогда не ужинала и компаньонку отучила. Где-то неделю Анне было не по себе, укладываясь, она планировала подкрасться во тьме к холодильнику и стащить что угодно – яблоко, холодную котлету, горсточку маслин. Но совершить поступок в духе незабвенного Васисуалия Лоханкина ей не давали два обстоятельства: во-первых, Муза долго не спала и непременно услышала бы возню на кухне, а потом высмеяла бы ночную обжору самым жестоким образом. Во-вторых, уже через несколько дней стал заметен результат вынужденной диеты, да и попривыкла Анна как-то.
Вместо ужина они читали. Когда мадам Бовари отошла в мир иной, злоупотребив мышьяком, настала очередь госпожи Карениной. Начитавшись до хрипоты, Анна могла наконец-то располагать собственной персоной, но чаще всего ей хватало сил только на то, чтобы дойти до своей комнаты, принять душ и провалиться в сон.