Минни только улыбнулась.
– Я простая девушка. Стол, стул, кровать, четыре стены и крыша – вот все, что мне нужно для счастья с моим миленьким, – напела она слова популярной песни.
Дик жадно поцеловал ее.
– Да, да, ты простая девчонка, но ты красивая девчонка, и я хочу, чтобы ты помнила об этом. Не хочешь ли взять зеркало? Я помню, как матушка причесывалась перед ним. В детстве это зеркало зачаровывало меня, я любил рассматривать цветы на раме. Хочешь взглянуть?
Дик сдернул с зеркала кисею. Минни вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Что с тобой? Что?
Но Минни уже смеялась. Нет, нет, ей просто померещилось.
Она не сказала Дику, что померещились ей горящие лютой злобой глаза миссис Финч, смотревшие на Минни из зеркальной глубины. На пыльной поверхности зеркала написано было: avaritia[3]. Но Минни не знала латыни и не могла понять, что это за буквы, да и не до того ей стало. Огненная судорога скрутила живот, боль заворочалась в нем, словно свирепый зверь в берлоге. Молодая миссис Финч упала на колени. У нее начались преждевременные роды.
Ричард совершенно обезумел от ужаса. Он привез в особняк всех врачей и акушерок, которых смог найти, обещал разделить между ними свое состояние, умолял спасти жену и детей. Потом, когда одного изуродованного близнеца извлекли из утробы Минни, Ричард просил спасти жену и ребенка. Но и второй малыш был мертв. Тогда Дик стал заклинать эскулапов спасти его жену, но и в этой просьбе судьба ему отказала. Ничего нельзя было сделать. Минни умерла в величайших страданиях.
После похорон Дик вернулся домой и заперся в уборной. Он закрыл глаза и прижался затылком к холодной стене. Ему виделась зеленая трава в укромной долине, маленькое ранчо, близнецы, бегущие по лугу наперегонки, Минни в хорошеньком платье, румяная, улыбающаяся. Но все это было словно отгорожено от него зеркальной стеной. Правда, Ричард Финч знал средство разрушить ее. Он сунул в рот холодное дуло пистолета, на секунду почувствовав вкус ружейной смазки, и выстрелил.
Выморочное состояние унаследовал дядюшка Сэм.
Зеркало исчезло.
* * *
Анне казалось – она тепло и надежно одета, но когда она шагнула из прогретого, душистого нутра автомобиля на асфальт, глазированный тонкой корочкой льда, холодный ветер выдул из нее остатки самоуверенности. Ее шуба застегивалась на пуговицу, расположенную в районе поджелудочной, – одну-единственную пуговицу, но зато из муранского стекла. Ветер, моментально разметав широкие полы, начал трепать воротник. И сама шуба, нежно-голубая норка, не выдерживала критики, да и что могли знать сшившие ее руки о холоде? Если только раз в год дохнет свежестью с вершин Пиренеев…