Шапоров сосредоточился, напустил на свое юное лицо вид великой серьезности и, подойдя к тетушкам, очень громко с ними заговорил. Через некоторое время он с пафосом показал в сторону паровоза. Одна из тетушек о чем-то его спросила. Михаил опять принялся кричать и показывать на голову поезда. С ужасом взглянув на трех англичан, почтенные дамы подхватили свою поклажу и убрались из вагона.
— Господи, да что ж вы такого им наговорили, Михаил? — покачал головой Пауэрскорт.
— Увы, мне пришлось им сказать, милорд, что вы трое собираетесь вступить в противоестественную связь прямо тут на скамейке. Я сказал, что это позорное занятие продлится до конца поездки и что их патриотический долг, чего бы это ни стоило, пойти к машинисту и лично сказать ему, какой сатанинский шабаш происходит в управляемом им поезде. Они поинтересовались, почему бы мне самому этого не сделать, на что я сказал, что должен видеть все происходящее, чтобы потом во всех подробностях доложить начальству. Они, бедняжки, ушли, распинаясь, как оскорбительно такое поведение для российских железных дорог и страны в целом.
— Молодчина, — похвалил Пауэрскорт. — А теперь давайте-ка вы трое на крышу!
После того как компания разделилась, сторожевым у двери в вагон стал Рикки-Давид. Стоя на посту, он счел нужным доложить Пауэрскорту, что, по его расчетам, лучшая позиция для разбрасывания снарядов — за одной из скамеек, примерно в конце второй трети вагона. Пауэрскорта тревожило, надолго ли удастся удержать оборону. Кроме того, он опасался, что, передвигаясь по крыше, они окажутся беззащитны. Перестрелка в таких условиях смерти подобна. И еще многое зависит от военной подготовки преследователей. Если они меткие стрелки и опытные убийцы, отряд Пауэрскорта, скорее всего, обречен. Но если это недавние рекруты, обыкновенная шелупонь в мундирах, как говаривал один полковник из старых сослуживцев Пауэрскорта, нервы у них сдадут после нескольких залпов давидовой пращи Рикки и пары точных прицельных выстрелов.
— Они идут, сэр, — ухмыльнулся Рикки, уже настроенный на свою первую битву. — Их женщины задержали. Окружили, что-то втолковывают… — Он примостился за спинкой облюбованной им скамьи, как в амбразуру, глядя в щель между деревянными планками. Пауэрскорт, устроившийся дальше, почти у самой лестницы на крышу и во внешний мир, слышал над головой шаги. Это Джонни, Михаил и сержант перемещались по крыше вагона в голову поезда. Хорошо бы эти шаги не услышали в соседнем вагоне.
Солдат, открывший вагонную дверь первым, был совсем молодой парень, лет восемнадцати, не больше. Мечтал, наверное, в армии найти себе долю получше, чем в глухой деревне. Наверняка и не слыхивал историю про Давида и Голиафа. Камень Рикки попал ему в правый глаз. От боли юному воину показалось, что он ослеп, он схватился за лицо и, скуля, упал на скамейку. Солдат постарше, который шел следом за ним, раскрыв рот, уставился на него в недоумении. Тут и его настиг меткий камешек Рикки, со стуком ударившийся о зубы. Солдат отшатнулся, осел и закрыл телом проход.