Теперь же трое джентльменов сидели у посла в кабинете, пили английский чай и ели сандвичи с огурцом. Посол за свою жизнь навидался коллег, которые, впав в презренные обычаи тех стран, где служили, позорно забывали о том, кто и что они такое. Посол восседал за огромным письменным столом, и Пауэрскорта вдруг озарило, что все посольство обставлено диванами, креслами, столиками, стойками для газет по образцу какого-нибудь лондонского клуба с Пэлл-Мэлл[8], да хоть «Атенеума»[9].
Прежде чем выслушать, что удалось узнать Пауэрскорту за минувший день, посол побаловал аудиторию изложением собственных взглядов на дипломатические проблемы, сопутствующие загадочному делу Родерика Мартина. Во-первых, необходимо держать в поле зрения ранимость и впечатлительность русских, а также трудности, с которыми они столкнулись в военных действиях против Японии, с одной стороны, и в противодействии деятельности революционеров-бомбистов, с другой. Разумеется, представителям Его Величества короля Великобритании необходимо сохранять собственное достоинство, ни в коей мере не подвергая сомнению право русских на проведение политического маневра. Кроме того, необходимо получить те неопровержимые факты, которых у нас настоятельно требуют в Лондоне. Всем известно, как легко возбудимо британское общество — к счастью, в настоящий момент оно пребывает в неведении по волнующему нас вопросу, поскольку предприняты строжайшие меры, чтобы ничего не просочилось в газеты, — и как трудно его потом успокоить. Предубеждение против русского медведя, столь сильное поколение назад, сейчас не так велико, но, с точки зрения сэра Джаспера, все может резко измениться. Следовательно, то, что нам требуется, это смелость, приправленная осторожностью, и самообладание в сочетании с уважением к российским властям.
Де Шассирон рьяно кивал, выражая живейшее согласие с соображениями, высказанными послом. Распознав иронию, Пауэрскорт подумал, что де Шассирон играет в очень опасную игру. И только потом, вспоминая эту сцену, он понял, что тот, зная посла как облупленного, резвился, будучи совершенно уверен в собственной безнаказанности: его милость ни при каких обстоятельствах не способен почувствовать иронию и неуважение по отношению к своей драгоценной персоне. С точки зрения Пауэрскорта, речения посла были вздором, облеченным в словесную шелуху, так чтобы угодить всем и никому и усидеть на заборе, глядя во все стороны сразу.
Отчет самого Пауэрскорта о посещении полицейского участка и моргов вызвал у слушателей мало интереса, хотя де Шассирон вскинул бровь и уронил свой монокль, услышав, с каким жаром отрицали в участке, что Мартина обнаружил кто-то из тамошних городовых. Однако же сообщение о том, что, по утверждению чиновника министерства внутренних дел, Мартин не раз бывал в Санкт-Петербурге в прежние годы, было встречено с удивлением. Сэр Джаспер, впрочем, от прямых высказываний уклонился, уступив это право — возможно, с тем чтобы понять, откуда, собственно, ветер дует, — первому секретарю посольства де Шассирону.