Закончив это грязное дело, проверил, заперты ли ворота, обошёл всех бандитов, добивая тех, кто ещё подавал признаки жизни (вдруг ударят в спину — негоже оставлять за спиной живых врагов) и ушёл в дом — надо было посидеть полчаса, восстановиться после последнего боя.
Прошёл в гостиную, сел на стул и стал дожидаться улучшения самочувствия — меня потрясывало, а когда я неосторожно, чтобы проверить, снова вернул чувство боли — на меня навалилась такая дикая волна болезненных ощущений, что в голове потемнело и я чуть не потерял сознание от шока.
Снова отключив боль, перевёл дух — стоило воздержаться от таких экспериментов — как оказалось, меня крепко побили и порезали. Осмотрел себя — ткань рубахи во многих местах была пробита и прорезана так, что висела лохмотьями, штаны располосованы сверху донизу и в дырах виднелись затягивающиеся длинные порезы. Какой бы ты ни был великий воин, если на тебя наваливаются несколько десятков бойцов — нельзя уберечься от ран. Если, конечно, ты полностью не закован в кевларовую броню, сверху донизу, но и тогда будут повреждения — синяки и ушибы.
Меня лихорадило, сердце учащённо билось, прогоняя кровь по жилам, организм, как самовосстанавливающаяся машина, обследовал все уголки плоти и быстро заделывал повреждения, отбрасывая разбитые клетки.
Меня потянуло помочиться — еле успел встать и выйти на крыльцо — струя была красной, сходу определил — почки пробили. Сделав дело, вернулся назад и страшно, катастрофически захотел есть — верный признак, что отторглось очень много мёртвой, повреждённой плоти — организм требовал «кирпичиков» для восстановления.
Встав с табуретки, отправился на поиски пропитания. Идти было трудно и противно — пол выглядел так, как будто люди попали под удар лопастей грузового вертолёта — даже наступать в это месиво было противно, но инстинкт гнал меня за пропитанием.
Пройдя через комнату, вошёл на кухню, где по запаху нашёл что-то съестное — остатки жареного на вертелах мяса и с жадностью стал отрывать от большого куска куски поменьше, помогая себе мечом и запихивать их в рот, давясь от жадности.
Так продолжалось минут двадцать — я набил себе желудок, нашёл там же кувшин с слабым вином и запил всё поллитрой жидкости.
Захватив кувшин, вернулся в гостиную, и тут, с содроганием, услышал наверху, на втором этаже дома, чьи-то крики и плач. Поставив кувшин на столик, оглянулся по сторонам, содрал с пуховой подушки наволочку, проделал в ней дыры для глаз и рта, надел на голову (чтобы если были живы слуги, не убивать их и они не могли бы узнать меня потом) и пошёл наверх.