Я молчала. Значит, он знал про этого официанта, но, проанализировав его реплику, я сделала вывод, что Хафез не в курсе о враче из Италии и о ее попытках мне помочь. Меня это немного воодушевило, потому что я была уверена, что она пойдет в югославское посольство и сделает что-то, чтобы я могла выбраться из гарема. Пока я все это обдумывала, глядя в пол, послышался голос Хафеза:
– Повторяю, скажите мне, кто хотел с вами увидеться в больнице и как вы установили контакт с этим человеком?
– Я не понимаю, о чем вы говорите. У меня нет никаких возможностей, чтобы устанавливать с кем-то контакт, вы же это отлично знаете, и я не думаю, что меня кто-то на самом деле искал в больнице. Единственные люди, с которыми я общалась, – это доктор и медсестра. Иногда я видела охранника у входа в палату, – ответила я, надеясь, что это правильный выход из сложившейся ситуации.
«Как Хафез мог узнать, что обо мне кто-то спрашивал в больнице?» – думала я. Было очевидно, что вопреки тому, что врач сказала о шефе безопасности больницы, мой охранник из больницы знает правду. То есть шеф службы безопасности сказал ему эту правду. Я продолжала смотреть в пол, немного побаиваясь поднять глаза на Хафеза. Он вертел в руках пачку сигарет.
– Хорошо, узнаем завтра, когда получим основную информацию. Выспитесь, желаю вам спокойной ночи. И пожалуйста, подумайте еще раз, есть ли смысл кормить нас байками, которым мы все равно не поверим. То, что вы говорите, нелогично, а я, дорогая моя, знаю, что такое логика, – проговорил Хафез и дал знак охраннику, чтобы тот проводил меня.
Я опять оказалась в своем номере, где прошли не дни, не месяцы, а годы моей жизни. За эти два дня, проведенные в больнице, я поняла, как свыклась с этими комнатами, как мне их не хватает. Этот номер стал для меня вторым домом. Может, потому что никто, кроме меня, не входил в него, не считая охранника и пожилого «горничного», убиравшего в нем. «Горничный» приходил, только когда я была внутри – быстро делал свою работу и исчезал. Сейчас я была рада вновь оказаться здесь. Я легла на широкую кровать и долго-долго смотрела в одну точку, размышляя о том, что случилось, и о возможных последствиях. Мне действительно было все как-то безразлично. Все, что выбивалось из ритма повседневности, выходило за рамки скучного однообразия этой жизни, все, что происходило за стенами гарема, казалось новым и волнующим. А человек так устроен, что поневоле тянется к тому, что оживляет его жизнь, делает ее интереснее.
Я надеялась, что наше посольство предпримет что-то, я думала, что итальянка вместе с тем югославом пошла в югославское посольство. Для меня было очень важно чувствовать, знать, что кто-то для меня что-то делает. У меня в голове проносились картинки, я представляла себе, как наши люди приходят во дворец и забирают меня отсюда, как они разговаривают с Хафезом. И все завершается моим избавлением.