Возникла короткая пауза, когда слова Фауста стихли, оставив в комнате лишь тиканье часов, едва не снесенных со стола трупом начальника охраны. В эту тишину ворвался недовольный голос Сэма:
- Так, ладно, снимаю вопрос. Я вообще ни черта не понял из твоей тарабарщины. Говори, твою мать, по-английски, или уже начнем!
- Как скажешь, - тихо произнес итальянец, и трость его взмыла в воздух.
Только нечеловеческая реакция Ватанабэ уберегла его от близкого знакомства с узким лезвием длиной в полторы ладони, едва не чиркнувшим по носу. Скрытое в трости Фауста оружие было нацелено в горло. Сэм, предчувствовавший этот удар, в последний миг сумел оттолкнуться ногами и всем весом надавить на кресло. Толстяк опрокинулся на пол вместе с мебелью, предусмотрительно прижав подбородок к груди. Клинок-трость только вжикнул сверху. Но красная тень не теряла времени. Фауст бросился вперед, занося орудие для нового удара. Деловито сунув руку под пиджак, Сэм извлек из-за пояса один из конфискованных у охраны пистолетов. Тщательно целиться не требовалось - он просто развернул "Беретту" к нависшему сверху итальянцу и принялся стрелять. Четыре пули ударили Фауста прямиком в чернеющий провал между бортами плаща. Мужчина даже не замедлил движений. Но и Ватанабэ не перестал стрелять. Он перевел огонь выше, и Фауст неловко дернулся, когда пуля ударила в голову. Лезвие ударило в спинку кресла рядом со щекой толстяка.
Сэм почувствовал, как кровь противника капает на него сверху. Высокий итальянец навис над ним и сейчас выдирал трость из кресла. Когда Фауст одним рывком высвободил оружие, пробившее мебель почти насквозь, Ватанабэ перешел в контрнаступление. Носком ботинка он коротко, но проворно, ударил противника в колено. Обычному человеку ударом столь необычайной силы безнадежно раздробило бы коленную чашечку, но Фауст лишь болезненно подался вбок, ведомый болью. А Сэм уже выхватывал второй пистолет.
Когда не сдерживаемые снятыми глушителями выстрелы загремели вновь, Фауст закрыл лицо рукой. И это движение спасло его от быстрого конца. Простые девятимиллиметровые пули били в крепкую плоть трикстера, но не пробивали руку насквозь. Теперь Ватанабэ стрелял в упор, и полутонные удары, разрывающие красный плащ, заставили итальянца отступить. Сэм продолжал опустошать обоймы "Беретт", пока Фауст не оказался отброшенным на начальные позиции. Вспышки выстрелов взрывали темноту красноватым фейерверком, в отблесках которого мужчина с тростью казался резкой тенью, упавшей на стену сквозь оконное стекло. Но Ватанабэ было не до лирики. Когда грохот стрельбы сменился беспомощным клацаньем затворов. Толстяк отбросил ставшие ненужными пистолеты и сорвался с места. С непостижимой для людей его комплекции ловкостью Сэм боком выкарабкался из упавшего кресла и, на секунду превратившись в гигантского колобка, перекатился на ноги. Выпрямляясь, он крикнул: