Глубоко вздохнув, чтобы самому обрести спокойствие, князь осторожно положил свою руку на горячий лоб Купавы.
— Спи, моя радость. Я так хочу.
Длинные реснички медленно опустились на нежные щеки. Нега и тихое блаженство овладели девушкой, и она провалилась в тихий сон. С грустью окинув взглядом хрупкое девичье тело, Позвезд с тоскливой нежностью перецеловал ее тонкие пальчики и осторожно вышел из светлицы.
Утро принесло Купаве жестокое раскаяние. Боже милостивый! Как могла она так забыться! Какой стыд! Забыв обо всем, она сама впустила князя в свою светлицу! Что произошло… Откуда взялось это незнакомое томление, которое склонило ее к безрассудству?.. Она превзошла в своем распутстве сестру. Подумать только — так же легко, как забыла о Глебе, сегодня ночью она предала незнакомца из купальской ночи, того, кто должен стать ее судьбой. И все потому, что не уберегла подарок — перстень с алым камнем… Как плохо, что Ласа далеко от нее и не может ничего посоветовать!
Себе Купава больше не доверяла. Оставалось лишь молиться, чтобы переяславский князь держал себя в руках.
* * *
После сумасшедшей ночи Купава и Позвезд стали избегать друг друга. Но по терему все же поползли слухи о ночных поцелуях молодого князя и боярышни, которую он привез с собой. Что удивляться — в новгородском княжеском тереме, так же, как и во всех других, из стен растут уши.
Девушка корила себя за несдержанность и боялась встречи с Позвездом. Ей было нестерпимо стыдно. Подумать только — князь оказался благоразумнее, чем она! Как можно было так забыться, подвергнуть позору себя и честь своей семьи! Бедный отец, мало ему горя со старшей дочерью, так теперь и младшая пошла по той же дорожке. Суровый князь Ярослав, которому с самого начала пришлось не по душе появление Купавы в Новгороде, еще более недовольно косится в ее сторону. Нет, она должна держаться подальше от Позвезда. Только бы ему не вздумалось вновь наведаться в ее светлицу ночью…
Ее опасения были напрасны. Князь сторонился ее, хотя при случайных встречах Купава видела в его глазах тоскливую нежность.
Позвезд изо всех сил пытался показной холодностью доказать ложность всяких домыслов и мучил себя упреками. Нельзя придумать большей глупости, чем влюбиться в бывшую наложницу Святополка.
Но еще большим мучением для него стали долгие зимние ночи. В обледеневшие оконца бились странные причудливые тени, выделяя на морозном узоре колокольчики сон-травы. В памяти тут же начинали разворачиваться обрывки летних воспоминаний, а вьюга, кружащаяся за окном, превращалась в лепестки дикой вишни, той самой, возле которой Позвезд когда-то сжимал в своих объятиях незнакомку.