За мастерскую, в которой мы со Святецким жили и работали, было не заплачено, во-первых, потому, что у обоих нас находилось всего-навсего около пяти рублей, а во-вторых, мы чувствовали чистосердечное отвращение к платежу квартирных денег.
Товарищи нас называют мотами, а я первый предпочту пропить деньги, чем швырнуть их хозяину дома.
Что касается нашего хозяина, то он был человек не злой, и, к тому же, мы нашли средство справляться с ним.
Когда (обыкновенно это бывает утром) он приходит к нам с напоминанием, Святецкий, который спит на полу, на матраце, и покрывается турецкою занавеской, служащею нам фоном для портретов, приподнимается до половины и говорит гробовым голосом:
— Как я рад, что вижу вас! Мне снилось, что вы умерли.
Хозяин (человек с предрассудками и, видимо, боящийся смерти) приходит в необыкновенное смущение, а Святецкий падает на матрац навзничь, вытягивает ноги, складывает на груди руки и продолжает:
— Я видел вас таким же, как сейчас: на вас были белые перчатки с чересчур длинными пальцами и лакированные сапоги, но вообще вы мало изменились.
Тогда и я прибавляю в свою очередь:
— Такие сны не всегда сбываются.
Обыкновенно, это «не всегда» приводит хозяина в отчаяние. Кончается тем, что он впадает в гнев, хлопает дверями, и мы слышим, как он сходит с лестницы через четыре ступеньки, проклиная нас на чём свет стоит. Добрая душа не хотела, однако, присылать к нам судебного пристава.
Правда, у нас почти нечего было описывать; вероятно, хозяин понимал, что в этой мастерской и прилегающей к ней маленькой кухне поселятся другие художники, и дело пойдёт так же, если не хуже.
Однако лезвие нашего оружия со временем притупилось. Хозяин освоился с мыслью о смерти. Святецкий намеревался писать три картины, под названием «Кончина», «Похороны», «Пробуждение от летаргии». Конечно, во всех картинах должен фигурировать владелец нашего дома.
Такие гробовые предметы составляют специальность Святецкого, который, по его же словам, рисует «трупы», «трупищи» и «трупики». Вероятно, поэтому никто и не хочет покупать его картин, хотя у Святецкого несомненный талант. Он только что послал в парижский «Салон» два свои «трупища», а так как и я отправил туда же своих «Жидов над Вислой», которых в каталоге «Салона» окрестили «Евреями на реках Вавилонских», то мы оба и ожидали с нетерпением решения жюри.
Натурально, Святецкий предвидел, что всё пойдёт как нельзя хуже, что жюри состоят из отборных идиотов, а хотя бы и не состояли, то я — идиот, картины наши идиотские, а премирование их было бы верхом идиотства!
