— Ну, так и не отмазывайте.
— Не знаю, не знаю. Привык уже к такой жизни. Я тебя по старой памяти выручаю — ты мне по старой памяти позваниваешь, когда жареный петух клюет. Тебе свобода — мне премия и благодарность президента «с занесением». Ты, конечно, только в последний год главной моей головной болью оказался — но ведь и звездочка на погон тоже через тебя упала. Так что, так и быть. Разрешаю и дальше в моей агентуре числиться. Можешь не благодарить.
— Экий вы сегодня веселый, Сергей Васильевич…
— Это потому, Ерема, что в этот раз ты на удивление никого не убил. Раскрытие есть — жертв нет. Так что ныне я весь в белом. Могу под настроение тебе авансом что-нибудь хорошее сделать. Пожелания имеются? Все, что угодно! Хочешь, килограмм мандаринов принесу?
— Спать хочу.
— Как скажешь. Исполняю! — Гость поднялся со стула. — Но ты про донесение свое агентурное все же не забывай. На случай, если кто спросит. После чего ссылайся на секретность.
— А что там, кстати, были за агентурные сведения? Ну, о подозреваемых?
— Ты сам, Еремей, одно большое «сведенье», — хмыкнул полковник. — У тебя такой исключительный талант искать себе на попу приключения, что я только диву даюсь. Если у нас в стране на все сто сорок миллионов населения останутся лишь пять уголовников — то зуб даю, все пятеро ухитрятся за одну неделю встретиться именно с тобой в тихом и глухом темном переулке. На свою и на мою голову. Ладно, выздоравливай, герой. Удачи. Дома попытаюсь к госнаграде тебя как-нибудь пропихнуть. Как лицо гражданское, но патриотично настроенное. Все же, на этот раз ты чисто сработал. Жалко, с биографией у тебя нелады, пункты нехорошие висят. Но если мимо «конторы», то, может, и прокатит. Ладно, все! Ухожу!
Еремей прикрыл глаза и действительно надолго провалился в небытие, полностью оказавшись в своей мохнатой части — на пляже, вытянувшимся вдоль полотенца. Незнакомка, испускающая невыносимо притягательный запах, кокетничала с каким-то молодым человеком, постоянно смеясь. И несмотря на то, что при этом она становилась натурально похожей на лягушонка с пастью от уха до уха, улыбка придавала ей некоторый шарм. Видимо, чем шире человек способен ухмыляться — тем привлекательнее он кажется окружающим.
— Ну-с, и что тут у нас, молодой человек… — вернул большую его часть обратно в палату мужской голос. — Говорят, вы уже способны осмысленно общаться?
— А чего в этом сложного, доктор, — открыв глаза, ответил Варнак. — Вы ведь общаетесь?
— Меня не привозят в каталке почти без пульса, и я не валяюсь в коме без признаков мозговой деятельности… — Перед ним стоял совершенно седой и морщинистый, щуплый малорослик с коротенькой козлиной бородкой. Впрочем, смотрел он дружелюбно, пах лекарствами и дрожжевым тестом, а пальцы его, словно живущие своей жизнью, действовали стремительно и профессионально, ощупывая шею и виски, оттягивая веки, постукивая по щекам крепкими ногтями. — Реакции нормальные, пульс наполненный. У вас, молодой человек, или страдать в голове было нечему, или мозг из титанового сплава отливали. Ну-ка, за молотком последите… А если только левым глазом?.. А правым?.. Ну, надо же! И с этим все в норме. А если так…