— Кристофер, — перебил заболтавшегося монаха Варнак, — откуда вы все это знаете? Вы ведь физик!
— Ох, друг мой, — сразу погрустнел тот, — физик из меня получился хороший. Но всего лишь хороший. Орден Экклезиаста считает, что, исполняя… менее стандартные поручения, я приношу ему больше пользы. Что до Гекаты, то знание теологии, как вы помните, это основа основ научного мышления. Неужели вы думаете, мы не изучаем историю религий? Но какова Геката! Вот это богиня! Вы не находите?
— Плачу от умиления, — мрачно сообщила девушка. — Восторга полные штаны. Завтра же выжгу это имя у себя на заднице.
От такого ответа Кристофер Истланд смутился и замолчал.
В десять монах высадил их у гостиницы и уехал возвращать «Ниву» владельцу, пообещав прийти в номер через час.
— Значит, оказывается, Геката — покровительница любви и ночных кошмаров? — не удержался Варнак, пропуская спутницу в дверь. — Ядов и судебных прений? Философии и колдовства? И что из всего этого тебе нравилось больше всего?
— А также богиня Луны, смерти и изящных искусств, — невозмутимо добавила «лягушонка». — Если бы тебя на несколько тысяч лет заперли одного на всей планете, ты бы еще и не так со скуки извратился.
— Значит, это все-таки ты?
— Ты похож на трехнедельного щенка, мой глупый челеби, — усмехнулась Геката. — Тебя приводят в восторг самые банальные пустяки. Подожди, вот попадешься на глаза кому-то, кто выжил после прямого попадания снаряда или утопления на пароходе в Марианской впадине, — ты еще испытаешь все это на своей шкуре. И богом побудешь, и дьяволом. Должна предупредить, что сжигание на костре — процедура хоть и безопасная, но весьма, весьма болезненная.
— Тебе не понравилось? Я про роль богини.
— Все это зависит от настроения. Одни и те же поклонения иногда бесят, иногда радуют. Иногда хочется истребить весь мир до последнего смертного, а иногда я была готова пожертвовать собой ради нескольких из них. Но богиней нельзя оставаться слишком долго. Рано или поздно вдруг срываешься и из небесной покровительницы превращаешься во врата Аида.
— А еще она повелевала неодолимой любовью, — припомнил Еремей. — Когда позавчера в Самаре ты показалась мне умопомрачительно прекрасной и нестерпимо желанной — это были мои мысли или твои чары?
— Ты меня убедил, челеби, — улыбка от уха и до уха разрезала ее лицо. — Я не стану истреблять тебя в ближайшие пару веков.
В этот раз Варнак даже не понял, испугала его ласковая гримаса спутницы или все-таки привлекла.
За разговором они поднялись на второй этаж, где в двухместном номере путников уже ожидал горячий обед. Еремей, не евший весь день, сразу подсел к столу. Вывей притерся к ноге и вытянулся рядом.