За время концерта, который длился около часа, мама ни разу не оторвала взгляда от Рейчел. Всякий раз, когда мама слушала ее игру, она, казалось, полностью теряла себя, она не сознавала, кто она и где находится, была почти что в трансе.
Я тоже играла на фортепиано. Я тоже была весьма одаренной, годом ранее сдала экзамен за седьмой класс, часто побеждала на школьных конкурсах и местном бардовском фестивале. Но у Рейчел был подлинный талант, и ей уже предложили три места для стажировки. Куда ей поехать на учебу — в Берлин, Лондон или Бостон, чтобы стать концертирующей пианисткой, — эта тема в течение уже нескольких недель была главной в нашем доме. Для меня фортепиано было лишь приятным увлечением, у меня не было никакого желания заниматься этим целыми днями. Но для Рейчел занятия музыкой были страстной любовью, и она занималась ею неустанно.
Рейчел была на восемнадцать месяцев младше меня. Обычно младший ребенок ориентируется на старшего, но в нашей семье все было наоборот. Рейчел была серьезной и трудолюбивой, а я, хоть и хорошо училась, увлекалась мальчиками и вечеринками, и не смогла бы пожертвовать этим ради академической или музыкальной карьеры.
Мама и папа говорили о музыкальном будущем Рейчел бесконечно и с кем угодно — со мной, друг с другом, с друзьями, с самой Рейчел. Ради ее карьеры они были готовы на все. Некоторых наших знакомых удивляло то, что ко мне родители относятся с меньшим интересом. Но я никогда не чувствовала себя заброшенной или обиженной и никогда не ревновала к Рейчел. Мы с ней были очень разными, и я знала, что она трудолюбива и талантлива. Рейчел была гением, но я всегда знала, что мне веселее и лучше.
Рейчел была странной. Казалось, что ей не нужны друзья. Не то чтобы она была холодна или не любила людей, нет. Она умела любить глубоко и по-настоящему и всегда заботилась о тех, кого любила. Но она была застенчива; смущалась в компаниях, в беседе чувствовала себя неловко. Обычно она вела себя так тихо, что тем, кто ее не знал, могла показаться абсолютно безразличной. Но если получалось втянуть ее беседу, то Рейчел могла удивить любого. Она была нежной и сострадательно мудрой, что было очень странно для ее возраста. Каждый, кто узнавал ее получше, восхищался ею. Она была единственным человеком из всех, кого я знала, без каких-либо низких мыслей и намерений, ей была абсолютно чужда жадность. Единственный человек, которого можно было бы сравнить с ангелом.
И что бы ни писали в газетах о наших отношениях, я-то знала, что я к ней чувствовала. Я поклонялась ей — и при жизни, и после ее смерти. Я всегда была и буду главной ее поклонницей.