И потому, когда я ехал в отпуск, тоже заехал в политотдел. И вот начальник политотдела снова завел речь о назначении в Калай-и-Хумб. Я ему сказал:
— Вы же видите, в каком я состоянии, мне надо лечиться.
— Поезжайте, если надо вам путевку — выдадим путевку, — настаивал начальник.
— Путевку мне не надо, я домой еду, там корова есть, я думаю, что я поправлюсь в селе.
— Поправляйтесь, укрепите здоровье, а потом Калай-и-Хумб вас ожидает.
— Неужели на мне свет клином сошелся, больше никого нет? У меня же ребенок, а там очень тяжелый климат.
Был даже такой порядок — служить на Памире только один год. Но начальник напутствовал меня такими словами:
— Вот и товарищ Бабкевич вас знает, и я вас знаю, и вы пересидели уже — вам надо выше подниматься. Вернетесь, зайдете к нам и поедете в Калай-и-Хумб.
Домой приехал совсем изможденным: и так был худым, а тут еще болезнь подкосила. Тогда не было еще линии железной дороги к Соленому (ее потом уже провели), и поезд проходил мимо. Я с дороги послал телеграмму супруге, что приеду примерно таким-то поездом, она потом рассказывала мне, как бежала эти 15 километров, не на чем ей было поехать.
Надежда Павловна меня встретила, и мы пешком пришли домой. Там все безумно рады были: родители, младший брат Петя, сестра Варя — самый верный мой друг и помощник. Она больше всех старалась, чтобы я встал на ноги. И действительно, за месяц я поправился, несколько в весе прибавил, и вскоре мы с женой снова отправились в Среднюю Азию, на место службы.
Возвращаясь в Термез, заехали в Ташкент. Я оставил Надежду Павловну с сыном, а сам зашел к начальнику политотдела. Он сказал: «А мы вас ожидаем. Собирайтесь в Калай-и-Хумб. До сих пор помощника коменданта отдельной Калай-и-Хумбской погранкомендатуры так у нас и нет».
Ну, насели на меня. Я не знаю, может быть, были для этого еще какие-то причины. Я не думаю, что был один в поле зрения у начальства, но прошло значительное время и на это место никого не нашли. А я уже и так подумывал об этом назначении, все-таки это было повышение по службе, а каждый человек должен смотреть вдаль. И вот решил для себя, что поеду, раз уж начальство так хочет.
Начальник политотдела сказал: «Вопрос с ребенком решайте сами, но я бы вам советовал вообще семью не брать. Езжайте один на год, а жена подождет». Надежду Павловну я сразу не расстраивал и только ближе к концу отпуска рассказал о своем новом назначении. Тогда уже все определилось окончательно. Она вздохнула: «А как же с Геликом?» Я сказал: «Так останься дома. Годик я там побуду, приеду в отпуск». Но она настаивала: «Нет, я дома не останусь, я с тобой еду». Я ей не стал возражать, но предупредил, что сын может погибнуть на Памире, он был еще маленьким, а везти его пришлось бы на лошади из Гарма через хребет Петра Великого. Сына оставили у моих родителей.