— Ты слышала, что я сказал? — Он снова переспросил, на этот раз нежно зачесывая мои волосы за уши.
— Да иди ты…
— Что? — переспросил он, при этом его глаза дико заблестели.
Я никогда до этого не говорила таких слов человеку прямо в лицо. Эти слова уже стали избитыми от их частого употребления: их используют дети, когда они выражают удивление. Мне всегда казалось, что если мне придется произнести их вслух, то я должна будут ненавидеть этого человека лютой ненавистью.
И именно так я сейчас ненавидела Маркуса.
— Ты слышишь, Мистер Съемпончик, иди ты…
Он одернул от меня руки, словно его пронзило током. Я побежала, но он не пытался догнать меня.
Я неслась всю дорогу домой, пока мои зажившие после перелома кости не заболели. Я взлетела на второй этаж в свою комнату, отключила телефон и рыдала до тех пор, пока мне не стало плохо, до тех пор, пока я не почувствовала, что скрутила свое тело, как мокрое полотенце, и выжала из него все свои слезы.
Между мной и Маркусом никогда не было никакой связи.
Все это было продуманной игрой ума. Как в случае с Хай.
Как с Кэлом, но на этот раз намного хуже, потому что я готова была сбросить с себя трусы.
Как могла я быть такой идиоткой?
Как могла я рисковать нашей дружбой с Хоуп ради ЭТОГО?
Я снова и снова проигрывала в уме разговор с Маркусом. После нескольких часов перематывания мыслей назад-вперед напрашивался вопрос. Сначала он звучал тихо, затем громче и громче, до тех пор, пока я не заткнула руками уши, чтобы не слышать его:
Разве его признание не доказывает, что он испытывает ко мне большую привязанность, чем ко всем остальным?
И вслед за этим вопросом стали возникать другие:
Разве это не правда, что тогда мы не знали друг друга по-настоящему?
Разве мы не говорили о вещах, которые мы с Хоуп никогда не обсуждали.
А разве я не подслушивала разговоры Маркуса с Леном Леви?
Может быть, не слишком поздно нам?…
Я все еще купалась в океане любви, вожделения и ненависти, когда вдруг почувствовала боль в животе. Я пошла в ванную, сняла колготки и увидела кровь.
Кровь.
КРОВЬ!
Кровь, которой не было больше года. Мой цикл вернулся ко мне в ту самую ночь, когда я планировала заняться с Маркусом сексом.
Бог мой!
Я смеюсь с тех пор, как сделала это открытие, — сильно, громко, как сумасшедшая. Это уж слишком странно, чтобы быть простым совпадением.
Послание ли это высших сил, контролирующих случайные совпадения? Или это еще один из встроенных в меня механизмов, препятствующих занятиям сексом? Или это знак наступающего в две тысячи первом году Апокалипсиса? Наподобие того, который предсказывали в канун двухтысячного года. Может быть, мой мир подходит к концу годом позже, чем я предполагала?