Мальчик сидел, запутавшись ножками в гамачной ячее, комкал просторное мужицкое лицо и мычал, раскачиваясь:
– Тяй… Тяй… Тяй…
– Чай, значит. Чаю просит, – с неудовольствием оглянувшись на Свечникова, перевел Сикорский.
– Сенечка у нас чаевник, рыбонька наша, чаевник, – ласково приговаривала Ольга Глебовна, целуя сына в макушку и выдергивая из-под него обмоченную простыню. – Налей-ка послаще, – велела она мужу.
– В чайнике кипяток. Не остыл еще.
– Водичкой разбавь.
– Кипяченой?
– Ну, вареной разбавь.
– Тяй… Тяй, – ныл Сенечка.
Сикорский с виноватой улыбкой развел руками.
– Такая вот, Николай Григорьевич, беда у нас.
– О чем это ты? – злобно зыркнула на него Ольга Глебовна.
– Беда, чай любит, – вывернулся Сикорский.
Он начал суетливо охлопывать себя по карманам.
– Тьфу ты! Я же ему гостинец купил!
Наконец отыскалась и была протянута сыну ярко раскрашенная глиняная свистулька. Тот взял ее коряво сведенными пальцами, всё с той же бездушной равномерностью продолжая мотаться из стороны в сторону, и выронил на пол. Сикорский нагнулся, но Свечников опередил его, поднял свистульку, поднес к губам, дунул в дымчатый хвостик. Она издала неожиданно нежный переливчатый звук, в котором послышался голос Казарозы.
Мальчик перестал качаться. Лицо его разгладилось.
– Птиса? – радостно сказал он.
Птичка, птичка свистнула. Баиньки велит. Достаточно было одного слова, чтобы увидеть, как в этом монструозном теле мерцает человечья душа.
Сенечку напоили, вытерли ему клеенку, сменили простынку. Ольга Глебовна принялась его укладывать. Свечников вернулся в гостиную, через минуту к нему вышел Сикорский.
– В Германии, – сказал он, – есть санаторий для таких детей. Там умеют их развивать, но это дорогое удовольствие.
– Потому вы и взялись за перевод Печенега-Гайдовского?
– Да, частная практика у меня небольшая, и платят в основном продуктами. А совзнаки – это всё же деньги, можно поменять на валюту. Хотя курс, конечно, грабительский.
Ясно стало, почему он так держится за должность председателя правления. Нейман прав: место хлебное. Сикорский распоряжался клубной кассой, и, возможно, дела с ней обстоят таким образом, что у него есть причины опасаться неизбежной при смене власти ревизии.
Выйдя из детской, Ольга Глебовна подошла к мужу.
– Забыла тебе сказать, вчера без тебя заходила эта ваша рыжая. Просила передать, что она подобрала то, что ты выбросил.
– Хорошо, – кивнул Сикорский. – Не мешай нам, пожалуйста. Мы заняты.
– Я хочу знать, что это было.
– Ерунда. Ничего интересного.
– Нет, я хочу знать! – потребовала Ольга Глебовна. – Что ты такое выбрасываешь, что другие подбирают?