— Объясни.
— Правдоподобен в образе. Такой, знаете ли, ботаник, маленький, пухлый и боится всех, кто выше ростом.
— Боится, говоришь?
— Не то слово. На него пару раз напарник рыкнул, так он едва не обделался.
— Напарник?
— Тим, такой амбал, лет двадцати пяти. Здоровый, ростом под потолок, и наглый как менты на трех вокзалах.
— Понятно.
Начало темнеть. Я вышел из третьей по счету квартиры, остановился возле машины и закурил. Константин вышел из автомобиля и встал рядом.
— Куда теперь?
— Тут недалеко — я поднес рукав к носу и принюхался — Сейчас докурю и поедем.
— Куда?
— К русалочке, говорят, приносит удачу.
— А, может, ну ее? Жрать хочется, спасу нет.
— Жрать, говоришь, — я опять понюхал, на сей раз, отворот куртки. — Это мы всегда успеем, но сначала русалочка.
Маленькая бронзовая фигурка на камушке, лицом к морю и позеленевшей от времени задницей — к суше. Мы встали рядом и замерли на ветру в молчании. Потекли минуты.
— Может, все-таки поедем? — не выдержав, заныл Костя. — Холодно здесь и, опять же…
— Давно пора, не знаю, что ты здесь забыл, — сварливо ответил я, принюхался к себе еще разок и довольно хмыкнул. — Ну, показывай, где у вас тут селедкой кормят, — он в ответ всхлипнул. — Шучу, едем в Pasta Basta.
— Ура!!!
— А, вот, теперь хоть на край света, — сытый и повеселевший Константин повернул ключ зажигания и утопил кнопку прикуривателя.
— На край в следующий раз, отвези-ка меня в «Комфорт».
— Хорошая гостиница, — одобрил он, — никакого видеонаблюдения в номерах и на этажах, два запасных выхода и всего один детектив.
— Правильно рассуждаешь.
— Ваша школа.
— Помнишь, ты говорил о Тиме, ну, том амбале?
— Да, а что?
— Что у него с правым ухом?
— Смято, — ответил он и тут же встрепенулся, — вы, что, его встретили?
— Не так давно.
— Он до сих пор там?
— Угу.
— Что делает?
— Ничего особенного, лежит в целлофане в стенном шкафу и разлагается. Воняет страшно. Ты, что, думаешь, я просто так у моря на ветру торчал? Одежду проветривал.
Официант переставил с подноса на стол в номере большой чайник, чашку из тонкого фарфора и сахарницу. Мягко, но требовательно посмотрел на меня. Получив пятьдесят крон на чай теперь уже себе, любимому, улыбнулся и со словами: «Так, годнат» (датск. — спокойной ночи) вышел, а я налил в чашку чаю, добавил по вкусу сахара и рома из минибара. Отхлебнул и зажмурился от удовольствия. Достал из прикроватной тумбочки несколько листов бумаги и ручку, присел за стол и приступил к тому, что у меня всегда не очень здорово получалось, то есть, начал размышлять, попутно рисуя всяческую ерунду на бумаге: крестики, квадратики, ромбики. Именно так мне всегда лучше думается.