— Если ты решился такое сказать, тогда я тоже скажу. У тебя больше мужества, чем ты думаешь.
— Но давай все же вернемся к тебе. Представь себе, что твои родители или кто там у тебя есть откроют «Тайм» и увидят там твой портрет кисти Джереми Уокера!
В ответ — тихие всхлипывания.
— И что это доказывает? — наконец подала голос Белинда. — Что мы знакомы? Что я позировала для каких-то картин? Что, большое преступление — позировать для картин? У них на тебя ничего не будет, если я ничего не скажу, а я никогда-никогда ничего не скажу.
— Похоже, ты меня не понимаешь. А что будет с тобой? А не примчатся ли они сломя голову, чтобы вырвать свою маленькую девочку из лап грязного старика, который пишет с нее картины?
Сузившиеся глаза, жесткая линия рта. Взгляд на меня, потом — мимо меня и снова на меня.
— Всего полтора года, — еле слышно произнесла она, и я даже не узнал ее голоса. — На самом деле еще меньше, и мне будет восемнадцать, а тогда они ничего, абсолютно ничего не смогут мне сделать. И ты покажешь свои картины! Выставишь их в Музее современного искусства, и они ничего, абсолютно ничего не смогут сделать ни мне, ни тебе!
Но кто они такие? Кто они такие и что тебе плохого сделали?
В комнате повисла тягостная тишина.
— Выстави их! Ты обязательно должен их выставить! — воскликнула Белинда и, не услышав моего ответа, добавила: — Нет. Беру назад свои слова. Ты сможешь принять решение только тогда, когда поймешь, что падаешь в пропасть. Но когда ты это поймешь, не вали все на меня!
— И не буду. Я только собираюсь какое-то время тобой попользоваться.
— Попользоваться! Ты! Мной!
— Именно так может расценить ситуацию любой здравомыслящий человек, — сказал я, обвел глазами картины вокруг нас и только потом посмотрел на Белинду.
— Так ты считаешь, что все уже предрешено? Так ты считаешь себя взрослым и так далее, и тому подобное? А я из тех, кем можно просто взять и воспользоваться? Тогда у тебя действительно крыша поехала!
— Нет. Но мне страшно. Только и всего. Из-за того, что я поверил тебе на слово, будто ты имеешь полное право жить у меня.
— А кому ты точно поверишь?
— Не сердись, — наконец выдавил из себя я. — У нас впереди еще много лет и масса возможностей обсудить наши проблемы.
— Ой ли?
Я не ответил.
— И кончай болтовню о растлении малолетних и похищении детей. Я уже не ребенок. Бог ты мой, конечно нет!
— Я знаю.
— Нет, не знаешь. А ты заметил, что только тогда не чувствуешь себя виноватым, когда мы лежим в кровати или когда у тебя в руках кисть? Ради всего святого, попробуй поверить, что у нас есть будущее!