Расположившись в большом удобном кресле у камина в первом зале, я битый час подписывал книги и отвечал на простые вопросы.
Дети, которые живут в Беркли, как правило, очень хорошо развиты. Их родители или учатся, или преподают в университете. Или просто живут в этом всемирно известном центре радикализма, предпочитая старые просторные элегантные дома новостройкам, а забитые транспортом трехполосные шоссе — более безопасным горным дорогам на границе графства Контра-Коста.
Детишки засыпали меня вопросами о самих картинках, а также о содержании книжек. Они предъявляли вполне разумные претензии к «Шоу Шарлотты» и высказывали опасения по поводу планируемого анимационного фильма.
Их богемные родители, чистенькие, в линялых джинсах и сандалиях, с младенцами в детских переносках за спиной, свободно рассуждающие о Юнге и о том, что мои маленькие героини являются отражением женского начала в моей душе и аллегорией, которую они находят восхитительной.
Но слишком уж долго душа моя блуждала по тем темным комнатам. Это стало моим фирменным стилем, который в результате сам стал темной комнатой.
— Знаете, иногда мне кажется, что все вот-вот закончится, — вдруг услышал я собственный голос. — Старые дома в книгах давно пора разрушить, я должен прекратить попытки обрести свободу. Я должен наконец выбраться оттуда.
Кивки, гул голосов внимающих мне родителей, окруживших меня тесным кольцом.
— И что снаружи? — спросил меня богемного вида рыжеволосый студент в джинсах и круглых очочках.
— Современная жизнь, — немного подумав, ответил я. — Жизнь, просто жизнь!
Голос мой звучал совсем тихо, я и сам-то себя слышал с трудом.
— Но вы ведь всю свою жизнь можете оставаться художником, знаменуя собой определенную ступень развития человечества.
— Что верно, то верно. Спорить не буду. Но этого явно не достаточно.
Меня тут же засыпали вопросами. Но я понял, почему не отказался от данного мероприятия. Я прощался со своими маленькими читателями. Прощался с их сияющими рожицами, с их безграничной верой, с их невинным энтузиазмом. Прощался с их родителями, которые читали своим отпрыскам мои книги.
— …так нравится, как вы тщательно и детально выписываете руки.
— …и как с каждым шагом Анжелики, поднимающейся на чердак, меняется размер ее тени.
— …вы не находите, что Нальтюс все же гораздо цветистее, чем Бальтюс?
— Конечно-конечно.
Еще кофе, благодарю.
Я использовал вас все те годы, спрятавшись под маской. А теперь пора прощаться. Но что, если я не настолько хорош, чтобы считать себя художником?
Страх. Но еще сильнее радостное возбуждение. Возвращайся домой! Приступай к работе!