Все повторяется. История ходит по кругу.
Или по спирали?
Я пребывала в таком волнении, что сама не заметила, как добралась до своей спальни. В памяти смутно отложился бессвязный разговор с Лайзо о расписании на завтрашний день — и о ловце снов. Кажется, я сказала, что теперь «все в порядке», но, войдя в спальню, с необыкновенной ясностью осознала — это не так.
Мне было словно бы… душно?
Неуверенно оглянувшись на дверь, как если бы ожидая, что кто-то подслушивает или подсматривает, я встала на кровать и, приподнявшись на цыпочки, дотянулась до ловца снов. Один раз потянула за шелковую нитку — этого хватило, чтобы амулет упал в мои раскрытые ладони. Несколько секунд я рассматривала сплетения нитей, а потом, тихо спустившись с кровати, пересекла комнату — и спрятала его в ящик стола.
Жара ушла, а вместе с нею словно ушла и жизнь.
…мы стоим за храмом неровными рядами — не по росту, как обычно, а кто с кем дружит. Черной одежды на всех не хватило, поэтому многие пришли в сером и в коричневом. В руках — белые цветы, головы не покрыты ничем, хотя капает дождь.
У меня в руках красные примулы. Красные, как кровь, как жизнь, как поминальные свечи; стебли и лепестки плотные, бархатистые, немного напоминающие по ощущению человеческую кожу. Примулы первыми зацвели в нашем саду, а теперь, посреди лета, вдруг распустились заново — ярко-алыми тугими розетками.
Мэри-кочерга видит в этом дурной знак.
Я просто вспоминаю, что Баст любит все яркое.
Платок на моих плечах — голубой, как небо весной. И этим кусочком неба я укутываю Эллиса и Марка, жмущихся ко мне с боков. Конечно, мальчики взрослые, мальчики почти уже мужчины, и Эллиса трясет вовсе не от того, что у него жжет глаза, а в горле будто комок сырой глины.
Конечно, нет.
Но никто из них не возражает, когда я обнимаю их и укрываю от дождя платком.
— …тот, кто испытания претерпел на земле, на Небесах пребудет в свете и покое, — голос отца Александра надтреснутый, сухой, словно почва на полях, ждущая ливня после засухи. — А те, что безвинны, и безгрешны, и на земле подобны цветам, попадают в сады Небесные…
Отец Александр говорит, а я вижу, что ему хочется просто взять молот и, размахнувшись, ударить по надгробному камню. Как будто, расколов его, можно выпустить Бастиана обратно в жизнь.
Я смотрю вверх, в серое небо, и мне чудится, что все холодные дожди не смогут остудить жжение в сухих глазах. Надо плакать, многие плачут вокруг, даже Мэри-Кочерга… Но во мне только гнев.
Эллиса, мальчишку, что едва достает виском до моего подбородка, тоже трясет от гнева.