Дубяга проверил, известно ли часовому, кого он должен задержать, какие документы на руках у этих двух человек, одетых в форму советских военнослужащих. Убедившись, что часовой правильно проинструктирован, Дубяга поехал дальше.
Перед поворотом дороги старый шлагбаум был вздёрнут вверх и нелепым журавлём торчал из поворотом начиналось сожжённое село: голые трубы, вздыбленные от пламени железные кровати, искалеченная домашняя утварь. Одичавшая кошка с голодным блеском в глазах бесстрастно прошла мимо. В тёмном проёме окна уцелевшей части дома трепетали от ветра клочья занавесок, они казались одушевлёнными на этом пустыре.
Знакомая картина пепелища, но она заставила содрогнуться Дубягу. Он сошёл на землю, через- всё село тянул за собой лошадь. Пустынно, скорбно было вокруг. Наконец, село кончилось. Дубяга понуро постоял у опалённой пожаром сухой берёзы, занемевшими от усталости пальцами свернул папиросу.
Далеко отсюда, в Белоруссии, лежит его родная деревня, там родился, вырос он, ходил в школу, а в четырнадцать лет навсегда ушёл из дому.
..«Скудный узелок его ловко прилажен на спину , за голенищем сапога походный нож.ный ветер бьёт лицо. Он оглядывается в последний раз: далеко на дороге осталась мать, стоит она разутая, в руках повисли туфли. Трудно было овдовевшей рано учительнице вырастить четырёх сыновей, труднее одного за другим проводить их. Ведь можно учиться в своём районном центре, но и этот, последний, уезжал далёкую сторону, хотел итти своим путём.
никогда не рассказывал о себе. Попросту он считал, что никакой биографии у него нет. Окончил фабзавуч, работал на строительстве, со строительства ушёл в кадровую. Армия привязала его накрепко, здесь он и остался. Служил
А мать? Они не очень часто приезжали к ней, её четыре сына. Незадолго до войны Дубяга гостил у неё. Мать всё такая же, шагает крупно, быстро, часто подносит руку к глазам по старой привычке откидывать со лба пушистую прядь волос. Деятельная жизнь и почёт, окружавший учительницу, молодили её, и только теперь, отделённый от матери линией фронта, он впервые думал о ней, как о старой, беспомощной женщине, думал с болью, с яростной злобой к врагу.
Может быть, такой же, как это село, он увидит и свою деревню. Дубяга размял в пальцах горячий окурок, бросил его и далеко сплюнул сквозь зубы. Голодная лошадь нехотя оторвалась от травы, подняла голову и пошла шагом.