— А вы не знали?
— Понятия не имел.
— Странно. Ещё в мае прошлого года Франсуа удочерил меня и сделал своей главной наследницей. Морис был его единственным ребёнком, и когда он погиб…
Софи умолкла, ясный взгляд её потускнел. Трудно сказать, какие чувства обуревали её — грусть, тоска, раскаяние, сожаление, осознание собственной вины… Но в одном сомневаться не приходилось: она не была равнодушна к Морису и очень болезненно восприняла известие о его гибели. Эта боль всё ещё жила в ней…
— Вы сильно любили своего мужа? — напрямик спросил я.
Это был бесцеремонный и бестактный вопрос, но мне очень хотелось услышать ответ. Главным образом меня интересовало не то, что она скажет (на её откровенность я не рассчитывал), а как она это скажет.
Софи ответила не сразу. Сперва она внимательно осмотрела свои безупречно наманикюренные ногти, затем подтянула ноги на сиденье, обхватила колени руками и, откинувшись на спинку кресла, устремила на меня задумчивый взгляд.
Я смотрел на неё, поджав подбородок рукой — чтобы, чего доброго, не отвалилась челюсть. Неужели она не понимает, как соблазнительно выглядит в этой позе?! Или нарочно провоцирует меня?… Хотя нет, не думаю. Скорее, она слишком непосредственна и, в определённом смысле, наивна — как Пенелопа, которая без всякого умысла разбивает мужские сердца. И женские, впрочем, тоже…
— Я любила Мориса, — наконец заговорила Софи. В её голосе была такая искренность, которую невозможно подделать. Она не пыталась убедить меня и не оправдывалась, а просто констатировала это, как бесспорный факт. — Но Морис не верил в мои чувства. Он не верил, когда я говорила, что люблю его. Я всеми силами старалась доказать ему свою любовь, но он всё равно не верил. Он вбил себе в голову, что я только покоряюсь ему, а сама втайне мечтаю избавиться от него. Возможно, со стороны это так и выглядело, но… Вы ничего не знаете о моём прошлом?
— Кое-что знаю, — ответил я. — В общих чертах.
— Фактически я была рабыней, — продолжала Софи, — хоть и жила в роскоши. Морис купил мне свободу, но тогда я этого не понимала. Я считала его своим новым хозяином, — она грустно усмехнулась, — хозяином моей мечты. Хозяином, которого я любила не в силу долга, а по велению сердца. Морис не уставал твердить мне, что я свободна, и в теории я это знала. Но на практике… Только позже я начала осознавать, что свобода — нечто большее, чем возможность выбирать себе хозяина. И даже большее, чем просто быть хозяином себе. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к свободе, научиться жить без хозяина, обрести самостоятельность — но Морис не хотел этого понять. Он полагал, что достаточно освободить раба, и тот сразу станет свободным человеком.