— Ну-с, мадам, — своим упоминанием о белокаменной я определенно вернула его с небес на землю. — Я так понял, что мы — коллеги?
— В каком смысле?
Меня разбирала злость. Ситуация развивалась в точном соответствии с планом шефов Витяни Мишина, а этот болван барон со своими родовыми связями, деньгами, библиотекой и столетними пластами британской спеси лез в расставленные силки, как безмозглый щегол в голодуху — на шелуху от семечек.
— В литературном.
— Почему вы так решили?
— Меня зовут Джеральд Гескин, — барон слегка наклонился. — А вас?
— Валентина. Или Валя, вам, наверное, так будет удобнее…
— Вы всегда заботитесь об удобствах мужчин?
— А вы считаете, они этого не заслуживают?
— Вам говорили, что вы немного похожи на Гертруду Стайн?
— Я давно уже не разглядывала себя в зеркале, но хорошо помню, что в последний раз признаков слоновой болезни у меня не было…
— Господи, вы и это знаете?
— Что?
— Сдаюсь! — барон шутливо поднял свои массивные руки, похожие на два телеграфных столба — без проводов, но с изоляторами запонок. — А теперь признайтесь: вам очень нравится Хемингуэй, верно? Он ведь был такой же современный и острый на язык, как вы.
— Совсем не нравится.
— Тогда кто? Кроме Эдмонды Шарль-Ру, разумеется?
— Я не настолько хорошо владею французским, чтобы уловить нюансы. Вы что, иронизируете?
— А я не должен?
— А вы как думаете?
— Уф-ф! — барон отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула. — С вами нелегко общаться, прямо скажу.
— Но интересно.
— Но нелегко.
— Какую газету вы представляете, если не секрет?
— Разве я похож на журналиста? — Гескин пристально взглянул на меня.
— Простите, если я вас невольно задела.
— Ну что вы, Боже упаси! — барон щелкнул пальцем, подзывая официанта. — Я даже польщен. Мне всегда хотелось писать, но, увы, создатель обделил меня талантом. Долгие годы это мучило меня, а потом я обрел успокоение в книгах. Куда интереснее, на мой взгляд, находить ошибки у других, нежели самому быть на кончике злых языков. Вы не находите?
Последнюю фразу Гескин произнес по-русски.
— Да вы полиглот, господин Гескин! — произнесла я с восторгом в голосе, втайне надеясь, что мое изумление разыграно достаточно убедительно. — Сколько еще языков вы знаете?
— О-о, дайте посчитать… — барон закатил глаза. — Итальянский, испанский, немецкий, шведский, венгерский, греческий, турецкий… О французском и русском умолчим… Ну, еще два-три восточных, впрочем, не настолько блестяще, чтобы дискутировать на них о творчестве столь любимой вами мадам Шарль-Ру.
— А русский вы выучили только за то, что им разговаривал Ленин?