«Да, барон, ваши гены, не омраченные тяжким наследием алкоголизма и воспитания в детских домах, явно взбунтовались, — удовлетворенно отметила я про себя. — И это хорошо. Это просто замечательно! Погоди, я ведь только начала, как-то ты дальше запоешь…»
— Кстати, господин Гескин, вы знаете, как называют вас в КГБ?
— Прекратите, пожалуйста, этот идиотский разговор! — Гескин встал и взялся за свой роскошный пиджак. — Ваши шутки переходят все границы. В конце концов, это просто оскорбительно, и я не обязан…
— Жиденок.
— Что? — кровь отлила от лица барона. — Что вы сказали?
— Я сказала, что сотрудник КГБ, инструктировавший меня перед поездкой в Аргентину, обмолвился вскользь о тщательно скрываемом вами еврейском происхождении, а также о том, что в картотеке «конторы» вас называют жиденком…
Если бы существовал специальный барометр для определения внутреннего состояния барона Джеральда Гескина, то в этот момент его стрелку зашкалило бы на отметке «буря». Только сейчас я в полной мере ощутила глубинный, сладостный смысл слова «азарт». Внутри у меня все дрожало, я чувствовала, что случайно, наобум лазаря ткнув пальцем в небо, я попала в такое больное место, в такую старую, но так и не затянувшуюся и даже кровоточащую рану, в такое средостение самолюбия, тщеславия, снобизма и лютой ненависти, что…
И тут мне впервые стало по-настоящему страшно. Морщинистая шея барона начала раздуваться и багроветь, глаза неестественно выпучились, а руки… Руки его лихорадочно шарили по карманам брюк, в нагрудном кармане сорочки, затем перешли на пиджак, все еще висевший на спинке стула… Он искал что-то, словно наркоман, не глядя, на ощупь. Все очень смахивало на сеанс спиритизма, один из участников которого, под влиянием потусторонних голосов, медленно сходит с ума.
— Вам дурно, барон?
Но Гескин меня не слышал. Он медленно опустился на кровать, как-то неуклюже завалился на бок и захрипел.
А через секунду я услышала какой-то странный, скрежещущий звук, словно кто-то осколком толстого оконного стекла медленно, как садист, водил по донышку глубокой глиняной тарелки. Я заткнула уши, чтобы не слышать этого мерзкого звука, пронизывавшего все мои нервные окончания, но он по-прежнему доносился до меня, вызывая какое-то обреченное, затравленное чувство. И только несколько минут спустя до меня дошло, что это был мой крик…
18
Буэнос-Айрес. Гостиница «Плаза»
Ночь со 2 на 3 декабря 1977 года
Отошел Гескин минут через тридцать.
Не знаю, как миновали эти полчаса для него. Я же успела перебрать в памяти всю свою жизнь, всех родственников, друзей, школьных товарищей и занудливых авторов, а также то немногое, что мне было известно о содержании женщин в латиноамериканских тюрьмах, телефон советского посольства и — совершенно некстати — так и не найденную квитанцию из химчистки.