Звонил телефон.
— Да! — прохрипела я, понимая, что досмотреть этот прекрасный сон мне уже не дадут.
— Простите, сеньора Мальцефф, — сказал прежний голос. — Я посмотрел в испано-русский словарь и, простите еще раз, ничего не понял.
— Кто это?
— Сержант Хорхе Вальдес, центральный полицейский участок Буэнос-Айреса. Помните, вчера…
— Помню! Что вам надо?
— Комиссар Геретс…
— Здесь нет комиссара Геретса. Я не сплю с мужчинами, рост которых ниже метра шестидесяти! Вопросы есть?
— Нет. То есть да. Вы не так поняли меня, сеньора… — Хорхе, судя по всему, находился в состоянии максимального умственного напряжения. — Комиссар Геретс попросил передать, что хочет встретиться с вами. Если, конечно, сеньора не возражает.
— Сеньора возражает, протестует и негодует! — прорычала я. — Мне не о чем говорить с вашим комиссаром! И вообще, по какому праву вы будите меня ни свет ни заря?
— Простите, сеньора…
У меня вдруг мелькнула мысль. Короткая, авантюрная и какая-то обжигающая. Я даже поежилась.
— Алло, Хорхе!
— Да, я слушаю вас, сеньора.
— Где именно он собирался беседовать со мной?
— Где вам будет удобно, сеньора.
Я взглянула на часы: семь с минутами. Доклады на симпозиуме начинаются в десять, ну, в десять тридцать. Времени для встречи с комиссаром предостаточно. Но как ее устроить, если за каждым моим шагом следят? Надо было быть совсем уж дурой, чтобы после всего случившегося рассчитывать на свободу передвижения. Я вспомнила «жучок» на отвороте мишинского пиджака. А если и телефон мой прослушивается, тогда что? От этой мысли мне стало совсем плохо.
— Алло, сеньора! — голос Хорхе стал тревожным. — Что с вами? Вы меня слышите? Алло?
— Откуда вы знаете русский, Хорхе?
Я спрашивала просто так, выгадывая время. Осенившая меня идея представлялась все более перспективной. Но для ее реализации мне действительно надо было встретиться с Геретсом. Причем так, чтобы Витяня со всеми его шпионскими уловками об этом не узнал.
— О, сеньора, это довольно длинная история… Дело в том…
— А коротко вы ее изложить не можете?
— Моя мама родом из Белоруссии.
— Да что вы говорите! А папа?
— Папа из Польши. До войны он жил в Белостоке, а потом, в 1939-м, когда…
— Ясно, Хорхе, историю мне преподавали в университете. А на каком языке ваши родители разговаривали дома?
— На польском и… — Хорхе замялся.
— И?
— И на идиш.
— Так вы еврей, Хорхе? — мгновенно перешла я на идиш.
— Как, и вы тоже, сеньора? — почему-то на испанском отозвался полицейский. В голосе Хорхе сквозило такое изумление, словно я призналась, что прихожусь ему родной сестрой.