— Не волнуйся, Хорхе, ради Бога! Быстро скажи своей соотечественнице: ты говоришь на идиш?
— Абисалэ…
— Прелестно!.. — я стремительно прокручивала варианты. Будем исходить из худшего: мой телефон прослушивается. Я дала бы голову наотрез, что Витяня идиша не знает. То есть вообще-то рисковать головой не стоило, на это и покойный Гескин намекал, но овчинка все же заслуживала выделки. Даже если они поймут, что я о чем-то договорилась с Хорхе, им понадобится время, чтобы найти своего, кумекающего на идиш, тот должен прослушать кассету, потом перевести… Стало быть, лишних полчасика в моем распоряжении оставалось. А больше мне и не надо было…
— Вот что, Хорхе, — сказала я на идиш, стараясь произносить слова раздельно и четко. — Ты должен понять то, что я сейчас скажу. Если что-нибудь покажется непонятно, останови меня и я повторю другими словами. Тебе ясно, Хорхе?
— Да, сеньора.
— Тогда скажи своему хозяину, что…
— Простите, сеньора…
— Ты что-то не понял?
— Да, сеньора.
— Ты не понял, что значит «хозяин»?
— Да, сеньора.
— Скажи своему другу…
— Какому, сеньора?
— Хорхе, ты очень тупой мальчик.
— Да, я знаю, сеньора. Моя мама часто говорит то же самое.
— Твоя мама — умная женщина… — я на секунду задумалась. — Ты знаешь, кто хотел со мной побеседовать?
— Да, сеньора.
— Так вот, скажи этому человеку, что я согласна.
— A-а! Теперь понял.
— Слава Богу! Я буду готова через двадцать минут. Но я хочу, чтобы меня никто не увидел. Понимаешь?
— Не совсем, сеньора.
— О господи!..
— Вы кого-то боитесь, сеньора?
— Дошло наконец!
— И вы хотите… — Хорхе замялся, подыскивая нужные слова. — Вы хотите говорить с ним у себя в номере?
— Нет, это невозможно. Нельзя! Это опасно!
— Вы хотите исчезнуть, да?
— Да, но только на полчаса, не больше. Чтобы поговорить с твоим хозяином.
— Я все понял, сеньора.
— И что ты будешь делать сейчас?
— Оставайтесь у себя, сеньора. Через двадцать минут я постучу к вам в дверь…
— А если это будешь не ты?
— Это буду я, сеньора… — голос Хорхе вдруг потеплел. — Я буду говорить на… на нашем языке.
«О господи, — подумала я. — Почему евреи появляются в моей жизни только тогда, когда мне плохо?»
Двадцати минут едва хватило, чтобы умыться, нанести на физиономию несколько мазков косметики, одеться и побросать в портфель рукопись, блокнот и еще кое-какие мелочи. В какой-то момент я вдруг решила, что уже никогда не вернусь в этот номер. Но собирать чемоданы было глупо, да и времени не оставалось.
Ровно через двадцать минут в дверь тихонько постучали.
— Кто там?
— Это я…
Хорхе оказался памятливым мальчиком — он ответил на идиш.