— Об этом победитель договорится с женой Скрамма. А если он окажется сволочью и не исполнит долга, мы все вернемся и не дадим ему покоя.
— Согласен, — сказал Пирсон. — А что мы теряем?
— Рей?
— Да. Конечно. Ты говорил с Гэри Барковичем?
— С этой гнидой? Да он родной матери искусственное дыхание не сделает, если она захлебнется.
— Я с ним поговорю, — заявил Гаррати.
— Ничего не получится.
— Все равно. Я иду к нему.
— Рей, поговорил бы ты еще со Стеббинсом. По-моему, он только с тобой и разговаривает.
Гаррати фыркнул.
— Заранее знаю, что он мне скажет.
— Он скажет — нет?
— Он скажет — зачем. А я не найду ответа.
— Тогда ну его.
— Нельзя. — Гаррати уже взял курс на щуплую, оседающую фигурку Барковича. — Он единственный, кто до сих пор верит в свою победу.
Баркович дремал. Глаза его были полузакрыты. Легкий пушок, покрывавший оливковые щеки, делал его похожим на очень старого плюшевого мишку, с которым плохо обращается хозяин. Свою желтую шляпу он или потерял, или выбросил.
— Баркович!
Баркович резко проснулся.
— Что такое? Кто здесь? Гаррати?
— Да. Послушай, Скрамм умирает.
— Кто? Ах да. Тот безмозглый. Тем лучше для него.
— У него воспаление легких. Может быть, он до полудня не продержится.
Баркович медленно повернул голову, и его коричневые блестящие пуговичные глазки глянули на Гаррати. Да, в это утро он был поразительно похож на изодранного игрушечного медвежонка.
— Дай-ка посмотреть на твое серьезное лицо, Гаррати. Тебе-то что за дело?
— Он женат — на случай, если ты не знал.
Баркович раскрыл глаза так, что они, казалось, могут выпасть из глазниц.
— Женат? ЖЕНАТ? ТЫ МНЕ ГОВОРИШЬ, ЧТО ЭТОТ ТУПОГОЛОВЫЙ…
— Заткнись, сука! Он услышит!
— Чихал я на него с высо-окой колокольни! Он ненормальный! — Баркович яростно посмотрел на Скрамма. — ТЫ СООБРАЖАЛ, ЧТО ДЕЛАЕШЬ, ТУПИЦА, В БИРЮЛЬКИ ТЫ ИГРАЛ, ЧТО ЛИ? — орал он во всю мощь своих легких. Скрамм посмотрел на Барковича мутными глазами, потом неохотно поднял руку и помахал. Он явно принял Барковича за зрителя. Абрахам, идущий рядом со Скраммом, показал Барковичу средний палец. Баркович ответил ему тем же жестом, вновь повернулся к Гаррати и неожиданно улыбнулся.
— О Господи, — сказал он. — Да у тебя, Гаррати, все на лице написано. Ты собираешь милостыню для женушки умирающего, я угадал? Очень мило с твоей стороны.
— Так на тебя не рассчитывать? — жестко спросил Гаррати. — Что ж, ладно.
Он пошел прочь.
Уголки рта Барковича дрогнули. Он удержал Гаррати за рукав.
— Погоди, погоди. Я, кажется, не сказал «нет»? Ты слышал, как я сказал «нет»?
— Нет…
— Правильно, потому что я не говорил. — На лице Барковича опять появилась улыбка, но на этот раз в ней сквозило отчаяние. И в ней не было ничего сволочного. — Послушай, я с вами повел себя не так, как надо. Я не хотел. Черт, если бы ты меня узнал, ты бы понял, что я неплохой парень, которого просто вечно заносит. Дома за мной тоже не ходили толпами друзья. Я имею в виду школу. Честное слово, не знаю почему. Я неплохой парень, такой же, как и все, но меня вечно заносит. В такой Прогулке нужно иметь пару друзей. В одиночестве нет ничего хорошего, ты согласен?