По поредевшим рядам прошелестел слух: один из парней, идущих впереди, считает, что у него начинается приступ аппендицита.
Еще недавно Гаррати вздрогнул бы от ужаса, услышав это сообщение, но сейчас он мог думать только о Джен и Фрипорте. Стрелки его часов двигались по кругу. Они как бы жили своей отдельной жизнью. Всего пять миль. Они пересекли городскую черту Фрипорта. Где-то впереди его мать и Джен уже стоят в переднем ряду возле Центрального свободного торгового рынка, как и было условлено.
Небо чуть посветлело, но не прояснялось. Дождь опять превратился в мелкую изморось. Асфальт превратился в темное зеркало, в черный лед, в поверхности которого Гаррати мог почти разглядеть отражение собственного лица. Он провел рукой по лбу. Лоб разгоряченный, лихорадочный. Джен, ох, Джен. Знай, я…
Парня, у которого начались рези в животе, звали Клингерман. 59-й номер. Он уже кричал. Крики его постепенно сделались монотонными. Гаррати вспомнилась та единственная Долгая Прогулка, свидетелем которой он был — также во Фрипорте, — и парень, который монотонно стонал: Не могу. Не могу. Не могу.
Клингерман, подумал он, закрой рот.
Но Клингерман продолжал идти и продолжал кричать; обе руки он прижимал к правому боку. И стрелки часов Гаррати продолжали двигаться. Уже восемь пятнадцать. Ты ведь будешь там, Джен, правда? Правда. Хорошо. Я уже не знаю, чего ты хочешь, я знаю только, что я еще жив и мне надо, чтобы ты была там. Может быть, подашь мне знак. Только будь там. Только будь там.
Восемь тридцать.
— Подбираемся к этому хренову городу, да, Гаррати? — простонал Паркер.
— Тебе-то что за дело? — издевательски поинтересовался Макврайс. — Тебя там наверняка не ждет девушка.
— Девушки у меня везде есть, придурок, — сказал Паркер. — Они все, как только видят это лицо, вопят и беснуются.
Яйцо, о котором он говорил, было теперь худым и измученным, оно сделалось тенью прежнего лица Колли Паркера.
Восемь сорок пять.
Гаррати поравнялся с Макврайсом и намеревался уйти вперед, но Макврайс удержал его.
— Помедленнее, друг, — сказал он. — Оставь силы на вечер.
— Не могу. Стеббинс сказал, ее там не будет. Там, мол, некому будет провести ее в первый ряд. Я должен убедиться. Я должен…
— Успокойся — вот все, что я хочу сказать. Стеббинс мог бы напоить ядом родную мать, если бы это помогло ему выиграть. Не слушай Стеббинса. Она там будет. Во-первых, ее присутствие станет великолепной рекламой.
— Но…
— Никаких «но», Рей. Сбавь скорость и живи.
— Засунь всю эту пошлость себе в задницу! — заорал Гаррати. Потом облизнул губы и провел дрожащей рукой по лицу. — Прости… Прости меня. Не надо было. Еще Стеббинс сказал, что на самом деле я хочу увидеть только мать.