— А ты не хочешь ее видеть?
— Конечно, хочу! Какого черта ты думаешь, что я… Нет… Да… Не знаю. Когда-то у меня был друг. И мы с ним… Мы разделись… А она… Она…
— Гаррати, — произнес Макврайс и положил ему руку на плечо. Клингерман теперь кричал очень громко. Кто-то из передних рядов зрителей спросил, не дать ли ему алка-зельтцера. Эта реплика вызвала всеобщий смех. — Ты рассыпаешься, Гаррати. Успокойся. Соберись.
— Убирайся! — закричал Гаррати, поднес кулак ко рту и укусил костяшки пальцев. Через секунду он добавил: — Просто отойди от меня.
— Хорошо. Конечно.
Макврайс зашагал прочь. Гаррати хотел снова позвать его и не смог. В четвертый раз наступило девять утра. Они повернули назад, и толпа осталась внизу, когда они вступили на подвесной мост. Миновав его, они оказались во Фрипорте. Впереди их ожидал центр развлечений, где Гаррати и Джен иногда гуляли после кино. Они повернули направо и вышли на Федеральное шоссе 1, которое кто-то назвал «большим шоссе». Большое или нет, главное, оно последнее. Гаррати мерещилось, что стрелки его часов вот-вот отлетят от циферблата. Перед группой лежал центр города. Кафе Вулмена, приземистое уродливое здание, спрятавшееся за ложным фасадом, будет с правой стороны. Из-за дождя часы теперь тикали глухо, безжизненно. Толпы на тротуарах росли. Кто-то врубил городскую пожарную сирену, и ее вой теперь накладывался на стенания Клингермана. Кошмарный дуэт Клингермана и пожарной сирены города Фрипорта.
Кровеносные сосуды Гаррати застыли, превратились в медные провода. Он слышал, как бьется пульс, слышал его то в кишечнике, то в горле, то между глаз. Двести ярдов. Они все выкрикивали его имя (РЕЙ-РЕЙ-НЕ-БОЛЕЙ!), но он все еще не видел знакомых лиц в толпе.
Он вышел к правой обочине, оказавшись всего в нескольких дюймах от вытянутых рук Толпы, и одна длинная мускулистая рука даже схватила его за рубашку, и он отскочил, словно боясь, что его затянет в молотилку. Солдаты немедленно прицелились в него, готовясь выстрелить при малейшей попытке нырнуть в людское море. Осталось всего лишь сто ярдов. Он видел большую коричневую вывеску Вулмена, но нигде не было ни матери, ни Джен. Боже, Боже мой, Стеббинс прав… И даже если они здесь, как ему отыскать их среди этой движущейся, волнующейся массы?
Он издал мучительный стон, как будто извергал из себя собственную плоть. Он споткнулся, непослушные ноги подогнулись, и он чуть не упал. Стеббинс оказался прав. Ему захотелось остановиться, не идти дальше. Разочарование, чувство утраты настолько ошеломили его, что он ощутил в себе пустоту. Куда он шел? Куда идти теперь?