Его обычно глухой голос теперь звучал словно с амвона:
— Откуда я столько знаю о Долгой Прогулке? О Долгой Прогулке я знаю все! Мне положено! Главный — мой отец, так-то, Гаррати! Он мой отец!
Бездумный крик толпы нарастал: возможно, толпа выражала одобрение тому, что сказал Стеббинс, но она не слышала его слов. Выстрелили карабины. Вот почему кричала толпа. Карабины выстрелили, и мертвый Пастор покатился по дороге.
В живот и в мошонку Гаррати вполз холодок.
— Господи, — ахнул Макврайс. — Это правда?
— Это правда, — почти добродушно откликнулся Стеббинс. — Я его внебрачный сын. Понимаете… Я думал, он не знает. Я думал, он не знал, что я его сын. Вот в чем я ошибся. Он, Главный, — старый сучара. Думаю, у него десятки детей на стороне. И я хотел выплеснуть все это на него, выплеснуть на весь мир. И в случае победы я собирался попросить в качестве Приза, чтобы меня приняли в доме моего отца.
— Он все знал? — прошептал Макврайс.
— Он сделал из меня кролика. Маленького серого кролика, который нужен для того, чтобы собаки бежали быстрее… И дольше. По-моему, это сработало. Мы должны дойти до Массачусетса.
— А теперь? — спросил Гаррати.
Стеббинс пожал плечами:
— В конце концов кролик обрастает плотью и кровью. Я иду. Говорю. И мне кажется, если конец придет не скоро, то я поползу на брюхе, как змея.
Они прошли под линией электропередачи. Множество людей в сапогах со специальными крючьями висели на опорах над толпой. Они были похожи на богомолов, облепивших кусты.
— Сколько времени? — спросил Стеббинс. Лицо его расплылось из-за дождя. Оно стало лицом Олсона, лицом Абрахама, лицом Барковича… Затем, к ужасу Гаррати, лицом самого Гаррати, беспомощным, измученным, исхудалым, с заострившимися чертами, погруженным в себя. Полусгнившее лицо пугала, торчащего посреди давно заброшенного поля.
— Без двадцати десять, — ответил Макврайс и усмехнулся. Бледный призрак его былой циничной усмешки.
Стеббинс кивнул.
— Гаррати, дождь зарядил на весь день?
— Думаю, да. Очень похоже.
Стеббинс опять медленно кивнул:
— Я тоже так думаю.
— Давайте будем идти, пока не уйдем от дождя, — неожиданно предложил Макврайс.
— Хорошо. Спасибо.
Они продолжали идти, причем почему-то в ногу, хотя боль по-разному скрутила всех троих.
В Массачусетс они вошли всемером: Гаррати, Бейкер, Макврайс, с трудом передвигающийся скелет по имени Джордж Филдер, Билл Хафф («с двумя „ф“», как он прежде сказал Гаррати), долговязый мускулистый парень Миллиган, чье состояние пока, по-видимому, не вызывало опасений, и Стеббинс.
Позади остался восторженный рев толпы, собравшейся у перекрестка. Нудный дождь продолжался, не усиливаясь и не ослабевая. Весенний ветер завывал и хлестал Идущих со всей бездумной жестокостью молодости. Со зрителей он срывал кепки, они взмывали в белесое небо, как «летающие тарелки», и описывали в воздухе круги.