— Благородная госпожа, приветствует тебя сёр Энгельрик Ли, наследник Вирисдэйла, от имени благородного принца Робера, сражающегося по воле своего венценосного родителя за Святого Георга и веселый Энгалянд! — после чего сам делает шаг вбок, пропуская меня.
Я слегка наклоняю голову, делаю шаг вперед… Мать моя! Так я этой тетке в любви изъяснялся?!
Передо мной стоит с гордо поднятой головой, хотя и изрядной толикой бледности на лице, женщина, совершенно не похожая на ту девицу, которую я видел в лесу и в маноре. Да ей же лет сорок!
— Ваше высочество, принц Робер, — произносит женщина чуть подрагивающим голосом. — Я счастлива приветствовать вас в нашем доме. К сожалению, супруг сейчас в отъезде, так что…
Но в этот момент я разглядел в неверном свете факелов стоящую следом за женщиной девушку в ярко-синем платье, с богатым ожерельем на шее. Мой подарок. Ну, слава богу!
Стараясь быть максимально учтивым и вспомнив все, что еще осталось в памяти из книг и фильмов, я поклонился и обратился к ляти Марион:
— Моя прелесть, вы не представите меня вашей… — ну и кто эта тетка может быть? — Вашей матушке?
Тетка заткнулась, подавившись недосказанным, а девушка вспыхнула и быстро подошла к нам:
— Матушка, позвольте представить вам моего… избранника, принца Робера Плантагенета…
От услышанного тетка крупно вздрогнула и тут же склонилась в глубоком поклоне. Плантагенет, Плантагенет… Слышал я вроде когда-то эту фамилию… В Древнем Риме они были, что ли? Цезарь, Плантагенет, Диоклетиан… Вроде есть что-то созвучное, а? Так я — в Древний Рим попал? Так я чего… этот… как его… преторианец[52], что ли? А чо, запросто…
Я приосанился, как и положено римлянам, шагнул вперед и, склонившись перед Машкой, поцеловал ей руку. Она приятно запунцовела, а будущая теща вздрогнула еще раз, но взяла себя в руки и пригласила к столу.
Стол был, откровенно говоря, хреновый. Ну, то, что в лесу мы не пользуемся тарелками — это нормально, но дома?! Мясо кладут на хлеб, в соус на общем блюде лезут пальцами — ой, блин! Да и сама жрачка — весьма так себе. Мясо не прожарено, жесткое, а уж птица — мама моя дорогая! Волей-неволей вспомнились «синие птицы»[53] советских времен. Единственно, что приятно, — пьют исключительно приличное пойло. В сравнении с тем, что доставалось мне в лагере — как марочный портвейн в сравнении с бормотухой. А ведь и в лагере у нас вино было — королю подать не стыдно!
Маха оказалась классной девчонкой: в отличие от Альки или остальных девчонок из нашего лагеря, стройненькая, с небольшим бюстом, огромными глазищами с поволокой и густющими-прегустющими иссиня-черными волосами. В общем, не женщина — мечта, королева красоты, супермодель! Глаз не отвести. И, кажется, ко мне дышит даже неровнее, нежели Альгейда…