И я продолжал работать. Я держался дольше всех продавцов, когда-либо работавших в этом отстойнике — полтора года. Не один не выдерживал там больше трёх месяцев, а я терпел восемнадцать. Как последний идиот.
Но однажды я сорвался.
— Билайн на 5 единиц, — протягивал мне какой-то мужлан деньги.
Из продавцов в магазине присутствовал только я. Стояла очередная пора увольнений и больничных — единственным придурком, который не сделал ни того, ни другого, был, разумеется я. Вяло отбиваясь от наседающих человеческих волн, я пребывал в глубоко безразличном состоянии и даже не особо реагировал на выпады недовольства в свою сторону. И тут вдруг этот барбос.
Есть люди, которые не нравятся с первого взгляда. Не нравятся сильно и невыносимо. Этот не понравился мне настолько сильно, что меня затошнило. Мерзкая уёбищная физиономия, которая каждым своим движением просила кирпича или лома. Презрение и ненависть — вот что демонстрировало мне это быдло. Я почувствовал необыкновенный всплеск ярости.
— В кассу, — ответил я.
— А ты чё, не даёшь что ли? — пробуравил он меня своими маленькими глазками, пытаясь интонацией поместить в разряд касты отверженных.
— Карточки в кассе, — я ещё старался сдерживаться.
— Пиздец, бля! — выдавил он и, развернувшись, вразвалку, с лоховским понтом, направился к кассе.
«При чём тут пиздец? — смотрел я в его спину. — Порядок такой: карточки в кассе».
Однако я прекрасно понимал, что дело было не в его недовольстве условиями продажи, а в его личном презрении ко мне. Он почувствовал во мне глубинное непокорство, и оно его оскорбило. Будучи сам падалью, о которую вытирали ноги более крутые, чем он, он возымел вдруг желание сделать и из меня такую же падаль.
Я уже знал, что купив карточку, он не уйдёт.
— Загони-ка мне её, — вернулся он ко мне.
Я оформлял договор, попутно объясняя функции какого-то телефона.
— Там всё написано, — ответил я.
— Загони, бля, говорю тебе! — голос его был уже близок к крику. — Торгаш ёбаный!
Больше сдерживаться я не мог.
— Ты охуел что ли, мразь?! — посмотрел я в его глаза. — Гнусное человеческое отродье, рождённое проституткой и алкоголиком! Пошёл нахуй отсюда, тварь. Ненавижу тебя!
И он вдруг дрогнул — я явственно почувствовал это: он дрогнул. Он ожидал увидеть в моём лице очередную человеческую вошь, лишённую всяких представлений о достоинстве, а я вдруг выступил против него так яростно и отчаянно, что он растерялся. Пару секунд длилась в нём внутренняя борьба, но ярость, пылавшая в тот момент во мне, была такой огромной, что он не рискнул с ней бороться. Униженный, размазанный как плевок, он развернулся и вышел из магазина вон.