На неё не смотрел уже, глядел куда-то вдаль, в пустоту. Глядел и говорил:
— Я не знаю, как правильней. Я всегда воспринимал всё излишне серьёзно, ты, как мне казалось — несерьёзно совсем. Возможно, просто казалось, кто знает — я всегда чувствовал и понимал, что ты умнее и глубже. Себя стараешься ставить выше, я знаю, я тоже грешил этим, но не с тобой — выше тебя я не мог поставить себя никогда. Не сумел бы. Ты знаешь, бывали моменты, когда я ненавидел тебя. По- настоящему, всей душой. Сейчас презираю себя за это. Кто-то говорит будто: «Как мог ты ненавидеть её?! Эту святую женщину, эту воплощённую чистоту!» Но ведь мог же, мог. Наказание моё ещё впереди. Я не последователен, меня обуревают страсти и выбрать какую-то одну нет сил. Истинное, призрачное — всё смешивалось в тебе. Я тянулся к призрачному, но хотел ощущать истинное. Я не помню, ты никогда не говорила, любишь ли ты меня, ты всегда обходилась без слов, но и чувств твоих понять был я не в силах. Тешил себя надеждой, что любишь. Если хоть на сотую долю это так — я счастливейший из всех живущих. Вот понять бы ещё, где та грань, грань между искренним и призрачным. И к какой из её сторон относишься ты?
Мамка веселилась с любовником. Свежая самогонка лилась рекой. Им было хорошо.
— Серёга, будешь? — протягивал дядя Витя мальчику залепленную жирными пальцами рюмку.
Шестилетний Серёжа отводил взгляд в сторону. Горестно вздыхал. Робот-трансформер в его руках тоже был необычайно грустен. Таким его Серёжа ещё не видел.
— Что ты делаешь!? — орала на дядю Витю мамка. — Поставь, бля, рюмку!
— Да я шучу, ёб твою… — расплывалась в улыбке небритая морда кавалера. — Думаешь, я ребёнку самогон дам?
— Вот нахуй и не рыпайся, — усаживалась на табуретку мамка.
— А, Серёга? — подмигивал дядя Витя. — Разве я буду тебя спаивать? Я лучше сам выпью.
Он опрокидывал рюмку в рот. Лез потом за рыбой и, отодрав клок, смачно жевал её.
— Вкусная рыба, — кивал подруге.
— Я нечасто такую готовлю, — отвечала та, польщённая. — Вот уж, для гостя.
— Вкусная, — повторял дядя Витя.
Рыба с подливой — это действительно было редкое блюдо в мамкином рационе. Обычно она обходилась макаронами и манной кашей.
— Серёж, будешь рыбу? — вспомнив вдруг о сыне, спрашивала она мальчика.
Серёжа отрицательно мотал головой.
— Поешь, что ты!
Серёжа снова мотал головой.
— Ты ел чего? Ел?
Серёжа кивал утвердительно.
— Да ел он, ел, — вступал дядя Витя. — Ты, бля, думаешь, он бы молчал, если б не ел?
— Ел? — снова спрашивала мамка.
Серёжа кивал ещё раз.
— Ну смотри. А то доедим без тебя.