Так было и в этот раз. Мы вышли из боя с минимальными потерями — один убитый и двое легкораненых, но та цель, которую мы перед собой ставили, — разгром соломирского гарнизона, эта цель не была достигнута. Глушко понимал это не хуже меня, но самолюбие и представление о собственном командирском авторитете не позволяли ему признаться в этом. И, конечно, он вновь оседлал своего любимого конька…
Когда Быковский вернулся из своего обхода подразделений, мы сидели в пещерной темноте шалаша, и Глушко методично и последовательно припоминал все промахи и ошибки, допущенные мною за год пребывания в отряде. Из его слов с неопровержимой ясностью вытекало, что виной этих ошибок было мое военное образование.
— Опять срезались? — спросил Быковский, ощупью пробираясь на свое место. Он был чудесный человек, добрый и умный, но я понимал всю сложность его положения в этих спорах: он не мог не соглашаться со мной, но не мог и не считаться с авторитетом Глушко — командиром и организатором отряда.
— Зризалысь… — хмуро передразнил Быковского Глушко. — Хиба ж то называется зризатысь, колы командир дае подчиненному указания?
— Все ясно.
По голосу Быковского было слышно, что он усмехается.
— Указания… — сказал я. — Эти указания стали нужны только потому, что я…
— И это ясно. Только вот что, дорогие товарищи… Может быть, все же могут командир отряда и начальник штаба обмениваться мнениями так, чтобы дело обходилось без выбитых зубов?
— Конечно, можно, — ответил я. — Надо только, чтобы командир хоть немного считался с мнением других. Ум хорошо, а два все же лучше.
— Ум… — пробурчал Глушко. — Ось де в мэнэ сидят ции умы… Ума на грош, а гонору на сто карбованцив!
— Ты иди-ка, Громов, — сказал мне Быковский. — Я после к тебе зайду.
Я ушел и не знаю, о чем они там разговаривали, только в этот вечер я заснул, так и не дождавшись Быковского. Встретились мы с ним уже на другой день.
— Слишком ты резок, Громов, — сказал он. — Принципиальность — хорошая вещь, но надо все же учитывать и то, с кем ты говоришь. А наш Григорий Васильевич — редкий человек, и я не знаю, что было бы без него с нашим отрядом.
Я промолчал.
— Ведь никто, собственно, не мот предполагать, что из города подойдет эта колонна, — продолжал Быковский. — А если бы не она…
— Вот в том-то и дело, что «если бы»… Об этом и речь идет.
Быковский досадливо поморщился.
— Слушай, Андрей… В конце концов успех каждого боя измеряется соотношением: сколько и каких средств мы затратили и каких добились успехов.
— Правильно. Но вот мы и могли добиться большего успеха, а сейчас мы только раздразнили немца, в то время как могли его разгромить. Нам это еще аукнется, вот помяните мое слово, Михаил Абрамович…