— Ну, ну, — поддакивал Рыбенко.
— Я помню, как зажег Воронеж, как я поднял людей! — воодушевлялся Валера. — Мы шли на какую-то площадь, где был концерт, люди кричали: «Мы ненавидим эту власть! Долой Путина!», у всех были петарды, их пускали прямо в рожи ментам — получи, мразь! — и что теперь? Чем все закончилось?!
— Ой, — перебила переводчица, — а ты, правда, считаешь, что у нас будет революция?
— Сексуальная, несомненно, — вставил Рыбенко.
— Нам нужна либеральная политика и социальная экономика, — принялся растолковывать Валера, — жесткая власть и реформы в пользу народа!
Все разом поскучнели.
Переводчица курила какие-то длинные с кислым запахом сигареты. Рыбенко делал неоднократные попытки залезть ей в свитер, но она упрямо отбивалась.
— Я вот его хочу! — Прояснила свои мотивы переводчица, указав на Валеру. — А ты, урод, не лезь.
Рыбенко, впрочем, не оставил надежды, и его волосатая, толстопалая рука терзала узенький бочок напившейся переводчицы. Он умел добиваться женского расположения: что-то горячее и похабное шептал переводчице в ушко, одновременно тискал, мял, просовывал в ушко толстый язык, и скоро уже переводчица тихо, покорно текла. Уехали они вместе, после того, как Рыбенко широким жестом заплатил за всех.
Валера поймал машину и назвал домашний адрес.
Его вез скучный старик, чья политическая позиция сводилась к тому, что никому нельзя верить.
Глава 3
Перед закрытой дверью
Таким людям, как Бабин, Валера слегка завидовал.
Дима Бабин то занимался пиаром, то вдруг единолично (но в связке со своими друзьями-метросексуалами Ковалевым и Королевым, которых он в шутку называл Корвалевы) основывал никому не нужную лигу «молодых политтехнологов», у кого-то брал под эту лигу бабки и первым делом заказывал тысячу собственных визиток с золотым тиснением, которые потом небрежно, но со значением давал гардеробщикам и девушкам.
У Димы было сложное, незаконное детство, о чем он с охотой и даже малознакомым людям рассказывал.
Едва познакомившись с Валерой, затащив его в пугающе гламурное кафе, где меню облачили в футляр из питоновой кожи, Дима принялся рассказывать.
— Валера, — говорил он, — ты как человек интеллигентный, конечно, знаешь детского писателя Алматова?
— Разумеется, слышал, — ответил Валера.
— Так вот, это — мой отец. — Бабин поправил очки.
Видно было, что ему стало очень хорошо. Вербальное обозначение связи с писателем Алматовым подстегивало бешеное самодовольство, в котором Бабин ежесекундно пребывал.
— А почему ты Бабин? — тупо спросил Валера.
Он не вполне понимал, зачем сидит с Бабиным над меню в питоновой чешуе, зачем втягивается в разговор про Алматова — хотелось домой, к Даше.