— Понравился мне этот англичанин, — сказал Артосов. — Я был худшего мнения о туманном Альбионе.
— Вообще-то, в Европу надо ездить, — сказал Лещинский. — Наши худшие мнения быстро развеиваются. Правда, Танечка?
— А Пушкин вообще за границу не ездил, — возразил Артосов.
— Ну ты ведь не Пушкин, — хмыкнул литературовед. — Надеюсь, хоть сам-то понимаешь?
— Конечно, я не Пушкин, потому что я Артосов.
— Портосов ты.
— Слушай, шляхтич! Не трогай мою фамилию. Она происходит от священного хлеба. А твоя от лещины!
— Это по-польски совсем не то, что по-русски.
— Да уж, польская лещина, она в сравнении с русской…
— Мальчики, не ссорьтесь! — вмешалась Хитрова. Она заметно опьянела и хотела мужского внимания. Висла одновременно и на Лещинском, и на Артосове, и на хмуром Хворине, который игриво поглаживал её по спине и говорил:
— Девчонка-то! Развоевалась, расшустрилась! А ну скажи, кого б ты предпочла — Вадика или Валеру?
— Обоих.
— А меня?
— На худой конец и ты б сгодился.
— А Цекавого?
— Этого я боюсь. Страшный какой-то!
— Класс! — засмеялся самарский поэт. — Помнится, брали по телевизору интервью у Борика Моисеева. Спрашивают: «Кто из политиков вам больше всего импонирует?» Этот педерман мигом отвечает: «Ну конечно, Гайдар. Это такая булочка. Сладкая, мягкая булочка!» «А как вы относитесь к генералу Лебедю?» «Ой, Лебедя я боюсь!»
Когда Хитрова не слышала, Хворин сообщил Лещинскому и Артосову:
— Хочет, чтоб её отпетрýшили. Пожалуй, я её отпетрýшу. Вы как?
— Да на здоровье, — хмыкнул Лещинский.
Артосов позволил себе пьянеть. Ему хотелось напиться, чтобы не помышлять о чём-то таком. И сейчас Таня казалась ему сестрой.
— Сестрёнка, выпьем на брудершафт!
— В смысле, сестрёнка по поэзии?
Отныне они были на «ты», но это ничуть не сблизило их больше прежнего, что нравилось Артосову, у которого и в мыслях не сидело изменять своей милой и доброй Асе.
— Мужики, вы не писатели! А тем более — не поэты! — возмущалась переводчица Лидия Леонидова. — Когда Антон Палыч Чехов прибыл на Цейлон, он первым делом куда побежал? В публичный дом. А вы? Кто из вас был в публичном доме?
— Лидия Петровна, во времена Чехова Цейлон был колонией, — защитил честь писателей и тем более поэтов Днестров. — А ныне по сю пору это— социалистическое государство, в котором публичные дома запрещены.
— Хоть один да должен быть. Если постараться.
— Найдём, Лидия Петровна, найдём, — заверил Цекавый.
— Кроме всего прочего, — вмешался Лещинский, — у Антон Палыча начинался туберкулёз, а эта болезнь, как известно, сопровождается повышением либидо.