— А с чего ты взял, — нервно бросил Леон, — что экипаж «Дианы» находится в криобоксах?
— С того, что есть такое слово «Устав», Леон. И по Уставу поискового флота они должны были в подобной ситуации оставить маяк-пеленг и лечь в криобоксы. Именно гравитационная воронка, конечно, Уставом не предусмотрена, однако формулировка «не оставляющая вариантов ситуация» там есть. И будь я проклят, если это не именно оно. Алекс фон Строффе обязан был отдать именно этот приказ. Они там, господа. В криобоксах. В эпицентре гравитационной воронки, уже двести с лишним лет. — «Ревель» чеканил слова, словно припечатывал.
— «Ревель»… Ты мразь, парень, ты знаешь об этом? — полушипящим тоном опять вклинился Лемке. — Ты же на святое, на памятник сейчас покушаешься! На символ!
— Памяти, Отто, достойна жизнь, а не смерть. Что толку увековечивать безысходность? К тому же — такую безысходность, а? Сам посуди, ну что они там олицетворяют — бессилие всего человечества? Ты, именно ты, слушай внимательно, — голос ИскИна звенел. — Наших новых двигателей за глаза хватит на то, чтобы тараном вынести из воронки несчастный фрегат. Разгерметизация «Диане» не страшна, криобоксы сами по себе герметичны. Наша баковая броня даже не заметит этого удара, с момента постройки корвета «Диана» до момента постройки эсминца «Ревель» прошло сто пятьдесят лет, и обшивка стала гораздо прочнее после Первой Колониальной. Мы вытащим их оттуда, взяв их корабль на таран. Я просчитал четыре раза, все мои выкладки есть в файле «Диана» в общих документах. А теперь скажи мне, капитан запаса Экспедиционного корпуса Отто Лемке, ты готов их там бросить теперь, зная это все?!
Отто отошел к иллюминатору. По грубоватому лицу немца текли крупные слезы, он задыхался ими, не имея возможности ответить. Он уже был готов извиниться перед ИскИном за резкие слова и рад признать свою неправоту, просто не было сил. В ушах опять звучал голос Алекса фон Строффе «Всем, всем, всем. Мы погибли в гравитационной воронке», перемежающийся словами «Ревеля» «Мы вытащим их, просто взяв на таран». Отто не мог ничего сказать, он за несколько секунд почувствовал себя опустошенным на несколько лет вперед.
Заславский полюбовался на спину своего старшего помощника, уткнувшегося лбом в иллюминатор, потом перевел взгляд на инженера. Леон Аскеров сидел молча, наклонившись вперед, поставив руки на стол, сомкнув ладони в кулаки и уткнувшись в кулаки лицом. Молчал. Макс перевел взгляд на Урмаса Дирка и вдруг понял, что канонир смотрит на него, капитана, как на Господа Бога. В обычно невыразительном взгляде «новорусского» читалась мольба, немного наивная и почти безысходная. Он, не произнося ни слова, умолял своего капитана согласиться с просьбой бортового интеллекта.