И тут Макс понял, понял все. Дирк пролежал полсотни лет в криобоксе, когда реактор был заглушён и работа обеспечивалась только слабенькими накопителями, а реактор «Дианы» работает в одну сотую нагрузки, но работает. И если за столько лет ничего не случилось с реактором, ничего не случилось с криобоксами, ничего не произошло с самим кораблем, то… то «Ревель» прав. Оставить все как есть, ничего не предпринимая, — это святотатство и преступление. Преступление прежде всего перед самими собой.
— «Ревель», ты прав. Отто… Отто, зря ты так. Мы идем в систему Энджи, чтобы попробовать их вытащить. Не попробуем — сами себе не простим. — Макс озвучил решение, и Лемке бросился к нему через всю кают-компанию. Подскочил, сгреб в охапку, чуть не задушил в объятиях и заорал, опять же во весь голос:
— Да! — И добавил, но уже без крика: — «Ревель», дружище, прости меня. Я не сразу понял тебя. Черт возьми, с нашим капитаном уже второй раз влипаем в подобную историю, и опять я сажусь в лужу. Видимо, слишком штампы сильны в башке. Прости меня, дружище.
— Я не держу зла, Отто, — ответил ИскИн. — Ни секунды не держал. Я тебя могу понять, правда.
— «Ревель», — поднял вдруг голову Аскеров, — а откуда ты все это знаешь? И почему так старательно собирал факты, просчитывал? Прости уж, но твоя личная заинтересованность даже не прикрыта.
— Знаешь, Леон, давай для простоты считать, что я отдаю долги, хорошо? — голос ИскИна помрачнел.
— Нет, не пойдет, — ответил бортинженер. — Давай до конца, раз уж так пошло. Рассказывай, «Ревель».
Заславский кивнул, поддерживая мастер-техника, как будто «Ревель» мог его видеть. Впрочем, мог — камеры обзора в кают-компании были.
— Что ж. Раз так… учтите, вы сами этого хотели. Урмас, Отто, если предпочитаете не знать — выйдите, имейте в виду, вам это все не понравится. — ИскИн заговорил каким-то другим голосом, явно своим «природным», глубоким баритоном.
Урмас покачал головой, мол, никуда я не пойду, Лемке уселся в кресло, достал из кармана комбинезона сигару и закурил, наплевав на все дисциплинарные предписания. Всем своим видом отставной вояка Евросоюза демонстрировал, что точно так же никуда не пойдет, еще не хватало.
— Ладно, вы выбрали сами. Извольте, я предупреждал. Что я — матрица сознания, списанного с живого человека, вы помните?
Экипаж закивал головами, подтверждая, что да, мол, помним.
— Хорошо. Я нарвался во время Первой Колониальной, шансов выжить не было никаких. А на корабле у меня был гениальный техник-программист, младший брат Ричарда Райта, Майк. Я подыхал, а Майк спешно дописывал оболочку, которая позволила переписать сознание человека в прямом подключении на электронный носитель. Именно Майкл Орвил Райт создал меня как электронную копию сознания когда-то живого человека. Я обязан ему, так уж получилось. И хочу хотя бы попытаться спасти его старшего брата, который для Майка был героем.