Один раз слетело… ну и я слетела. С табурета. От оплеухи. Жорик закатил, даже сейчас еще в ушах звенит при одном воспоминании. Но видел бы ты этого инвалида! Как он Жорика не убил — до сих пор понять не могу. И ведь на одной ноге… м-да. Знаешь, до Тони ведь никто за меня не заступался, тем более так… эээ… весомо.
Короче, Жорик в углу валяется да зубы проверяет. На предмет все ли целы. А этот ему открытым текстом: если у девочки глаз-алмаз, так ее наказывать не за что. Будет за что — сам накажу, а ты пшел вон, кретин. И ведь пошел господин вице-президент, да как пошел! Сказка! Феерия! Потом, прикинь, букетики каждый день засылал, пока я на острове прохлаждалась…
Что? Какие еще тебе особые приметы кроме ноги оттяпанной? Да были, были, это я так. Была, точнее. Одна. Левый глаз у него слепой, сожжен лучом еще в молодости и линзой замаскирован. И ведь предлагали же Тони новый вырастить и имплантировать, при мне предлагали, дело-то плевое, а он ни в какую. Дескать, ежели кто с двумя глазами будет стрелять лучше, чем он с одним, тогда он подумает. Может быть. Стрелял, кстати, как бог. И меня учил. «Спутники» потом удивлялись. Вот хоть Платину взять. Хороший стрелок, не спорю. Только Энтони даже лежа в шезлонге ему сто очков вперед давал.
Знаешь, мне с ним было хорошо. Этакий… дядюшка, что ли… Нет, он и потрахаться не дурак был, но это вроде как довеском шло. Когда его в порядок привели, он мне денег отвалил столько, что я сразу же выкупиться смогла. Если бы не этот гонорар, я бы еще пару лет корячилась, без вариантов. Сказал еще, что с собой бы забрал, да только жизнь у него неверная и, мягко говоря, странная, а у меня пока еще шанс есть в общество вписаться.
Нет, не влюбилась. По крайней мере я так думаю. При моей тогдашней профессии влюбляться было, сам понимаешь, не с руки, так до сих пор, кажется, и не вспомнила, как это бывает… но Энтони я запомнила. За всю мою жизнь он первый за подстилкой человека разглядел…
Вряд ли. На Волге, разумеется, помалкивала — Тони велел хотя бы с год язык попридержать, да и жить хотелось, знаешь ли, а теперь… Не цепляйся к словам, и теперь хочется, а как же, только… Да не знаю я, почему решила рассказать. Решила и решила. Кроме того, столько лет прошло. И клиники той уже нет, и врачей, и Жорика, и Волги. Ха! Дурак он, твой Дергачев. Вот ведь о чем спрашивать стоило, а его мальчики уперлись в шлюху, ничтожество, не человека… ну, да не он первый.
Любопытство растворяется в мрачноватом веселье и, пожалуй, вынужденном восхищении. Так восхищаются достойным противником: через прорезь прицела.