— Так вы и скульптурой занимались?! — ещё раз удивился я.
— Ато! — воскликнул дед. — Думаешь, Лаврентьич токо мебелями славен стал? Да и на тех же его «горках», шкапах да креслах та-ки патреты красуются — заглядишься, а уж морды звериные — тронуть боязно… А Христос! Христа-то какого ты, Паша, сваял — вот уж взабыль, будто сам ты его самолично видал… Он в Троице содержался, покудова её в тридцатых не закрыли, музей там антирелигиозный исделали, а посля войны уже в городском, в историческом музее оказался. Да ты ж, Слав, тот статуй видал, он в той зале, где иконы древние. Помнить должон: ить не статуй — человек живой, замученный…
— Так это вашей работы статуя, Христос сидящий? А на табличке написано, что середины девятнадцатого века, что скульптор неизвестен… Как же так?
— А вот так, сынок, — невесело усмехнулся, отвечая мне, дедов друг. — Будешь тут неизвестным, ежели тя к стенке, аль, самое меньшее — за решётку, когда б кто из комиссаров признал, что это твоё изделье… Знаешь, Никола, я и сам, бывает, зайду в музей-то наш, гляну на то творенье своё — и сам себе не верю: да неужто были такие времена, когда я вот так кудесничать мог. Неужто этот Спаситель — моих рук дело? Самому не верится…
…Я действительно хорошо знал, о какой деревянной скульптуре шла речь. Эта статуя Христа была извлечена из запасников как раз в те мои подростковые годы, когда я стал частить в наш краеведческий музей: его директор, художник и собиратель старинной живописи и утвари, как дворянской, так и крестьянской, вместе с несколькими учителями истории создал при музее что-то вроде общества любителей местной старины. Хотя оно скромно звалось кружком молодых краеведов, но было именно обществом: к пожилым подвижникам тянулись и школьники, и студенты, и те хранители отечественной мудрости заражали своих питомцев любовью к русской истории, давней и недавней. Благо, что столь многое в нашем древнем городе дышало — и, слава Богу, дышит и сегодня — этой историей… В те же годы под кровом бывших купеческих палат, в их могучих стенах, ставших стенами музея, была создана галерея древнерусской иконописи. (Что, между прочим, было делом непростым: шли хрущёвские времена, вновь нарастала «борьба с опиумом для народа»). Вот в главном зале той галереи, в самом его центре и находилось деревянное изваяние сидящего Христа. И я множество раз его разглядывал.
Облик этой небольшой — в половину среднего человеческого роста — скульптуры легко представить тем, кто видел в московском музее на Волхонке или хотя бы на хорошей фотографии роденовского Мыслителя. По крайней мере я, мальчишкой впервые оказавшись в столице и оглядев шедевр французского ваятеля, сразу же узрел в тёмнобронзовом мускулистом гиганте сходство с тем деревянным изваянием, которое столько раз представало моим глазам в музее родного города.