Сегодня была суббота, и Дорохов предложил встретиться в его резиденции, куда Дронго приехал ближе к четырем часам вечера. Он не любил садиться за руль, это отвлекало его от мыслей, и во всех трех городах, где он жил, у него были свои водители. Многие уже знали, что он предпочитал шведские машины «Вольво» всем остальным, хотя в Баку это была почти непозволительная роскошь, слишком дорогие запасные детали иногда приходилось ждать неделями.
В резиденции посла, кроме самого Дорохова, оказался еще один неизвестный мужчина – высокого роста, широкоплечий, коротко остриженный, в очках, одетый в темный костюм и рубашку без галстука. Дронго пожал ему руку.
– Вы, видимо, Никитин, – сказал он, не ожидая, пока неизвестный представится, – а меня обычно называют Дронго.
– Вам уже рассказали обо мне, – понял полковник Никитин.
– И не один раз, – признался Дронго. – Сначала в Москве, где, правда, ничего про вас не сказали, но не стали скрывать, что, возможно, здесь уже есть их специалист, а потом в Баку, где уже прекрасно знают кто вы и зачем приехали.
– Это не такой уж большой секрет, – усмехнулся российский посол. Он был высокого роста, худощавый, подтянутый и тоже в очках, внешне походивший скорее на профессора истории или литературы, готового немедленно начать лекцию в подходящей аудитории.
Они прошли за стол.
– Я знал, что ты приедешь, и хотел вас познакомить, – сказал Дорохов, обращаясь к Дронго.
– А я догадывался, что ты меня обязательно захочешь познакомить с приехавшим следователем, – признался гость.
– Тем лучше, – кивнул посол, – значит, вы оба знаете, что здесь произошло, и представляете, какой резонанс в мире вызвало убийство французского дипломата.
– Кто с ним встречался? – сразу спросил Дронго.
– Я, – ответил с секундной заминкой Дорохов.
– Значит, был кто-то еще, – убежденно произнес Дронго.
– Ты догадался или тебе сказали? – уточнил посол.
– Просто я внимательно следил за твоим лицом.
– Интересно, что именно вы увидели? – улыбнулся Никитин.
– Это не так интересно, все в пределах обычного наблюдения.
– И тем не менее, – настаивал полковник.
– Расскажи ему о своей феноменальной наблюдательности и невероятной памяти, – предложил Дорохов. – Можете мне не поверить, Виталий Константинович, но однажды он в присутствии польского посла наизусть продекламировал всю поэму Евтушенко.
– Просто мне она нравилась. Это во-первых. Во-вторых, ты ответил с секундной заминкой, затем часто заморгал. При этом твои нижние веки поднялись и под ними образовались морщинки. Еще ты чуть наморщил лоб, щеки немного поднялись кверху, а это уже выражение некоего отвращения в сочетании с твоим нежеланием меня обманывать. У тебя приподнялась верхняя губа, а нижняя немного опустилась, как бы надувшись, что выдает и твое негативное отношение к убитому. Или я неправ?