Я пребывал в унынии, но никак не в смятении и страхе. Мне даже было по-человечески жаль прокурора, но с другой стороны, вряд ли ему было жаль меня, а потому на поддержку с его стороны надеяться не приходилось. Единственный выход: откупиться. Но во что будет оценен ущерб? Все мои ценности: квартира и полиграфическая лавочка в полуподвале у метро. Там у меня ксероксы, обслуживающие потребности залетной публики. Лавочка, открытая на паях с партнером Изиком – бакинским пронырой, пытающим счастье в столице, приносит доход, окупающий мои весьма рядовые потребности, но уж никак не ту взятку, которая покрыла бы отступные следствию и покалеченному законнику. Мир правоохранителей от меня далек, но по слухам, мыслят там финансовыми категориями, далеко превосходящими мои фантазии. И нейтрализовать дензнаками сегодняшний переплет в состоянии разве владелец какой-нибудь нефтяной скважины. Но те, у кого она есть, передвигаются на персональных машинах и ответственности за случившиеся аварии не несут.
Однако несмотря на текущий черный момент, кое-что мне придавало хоть вялого, но оптимизма. Во-первых, основной ценностью бытия я полагал свободу и этой ценностью в настоящий момент обладал. Мой жалкий бизнес, мой старенький автомобиль и моя типовая квартирка, похожая на одну из сот в улье города, рассматривались мной как некоторые базовые достижения, но никак не краеугольные камни бытия. Во-вторых, у меня был паспорт с действующей американской визой, и уже завтра я мог прибыть в город Нью-Йорк к постоянно проживающей там маме.
В Америку меня никогда не тянуло, но если уж выбора не будет, помучаюсь на чужбине, тем более муки такого рода с точки зрения обитателя исправительной колонии увиделись бы верхом блаженства. А как отмаюсь по верхней планке возможного приговора, так и вернусь. Хотя тут не загадаешь, не один годик придется провести в чужедальних пампасах. Наконец – в-третьих. Мой закадычный дружок Юра Шувалов, светлая голова, что-нибудь да придумает. Парень он из среды деревенской, родители его и до сей поры живут в подмосковном селе, а в столицу еще ребенком его забрала на воспитание и иждивение бездетная родная тетка, уговорившая сестру приютить мальчишку в городе. Да и что ему могла дать спивающаяся, с каждым годом пустеющая и в те давние времена деревня?
Недавно тетка отошла в мир иной, и Юрке досталась ее квартира, где он жил, как и я, в условиях холостяцкой вольницы.
Юрка донельзя ушлый и прожженный тип. И несмотря на то, что милиционер – авантюрист и та еще пройда! Помню, еще в сопливые школьные времена то и дело втягивал он меня в мелкие, но отчаянные аферы: то в троллейбусах сдачу с платы за проезд собирали – мол, граждане, всю мелочь давайте сюда, мы в кассу гривенник по ошибке зарядили… Ну, с троллейбуса на троллейбус, а по трешке за вечер набирали. Для двух третьеклассников – богатство! В классе четвертом продавали поддельные билеты в парк культуры «Сокольники», в пятом – меняли у иностранцев пионерские значки на жвачку и импортные сигареты. Я, собственно, составлял другу компанию, не более того. Нажива меня не интересовала, мошенничество откровенно тяготило, но как не поддаться пламенным убеждениям моего неутомимого в поисках приключений товарища? Натуры, без сомнения, преступной. С другой стороны, бытует утверждение, будто преступник и полицейский – две стороны одной медали. Наверное, так. Вот и занесло прирожденного афериста на службу в милицию. Окончил он престижный юрфак МГУ, но никаких могущественных связей для устройства на теплое местечко к поре распределения не обрел, а потому подался в простые опера. Хотя ныне двоюродный его дядя выбился не куда-нибудь, а в вице-премьеры государства Российского. Правда, с отдаленным по кровному родству племянником не общался и судьбой его не интересовался совершенно.