— Стена, заговор какой-то против человека, — говорила она в отчаянии своим подругам, тоже в свое время хорошо знавшим Ларису Павловну и Азларханова.
Однажды Амирхан Даутович вернулся с работы поздно вечером — вышла из строя обжиговая печь, и вся администрация принимала участие в ремонте, потому что большинство рабочих не интересовал ни заработок, ни производительность, ни качество; им лишь бы день прошел, среднее все равно выведут, и пусть за все голова у начальства болит, им даже было лучше, если завод не работал. Задержался он и на остановке — более часа прождал автобус, хотя тут же висел график движения и объявленный интервал не превышал десяти минут. Поведай ему кто в его бытность областным прокурором, что автобусы в области ходят с часовым перерывом, что есть предприятия, подобные кирпичному заводу, он бы наверняка сказал: сгущают краски, обобщают частные, не типичные случаи.
И к той горестной вине, что признал он за собой в апрельскую ночь, после ухода ночного посланника Бекходжаевых, он без жалости к себе прибавлял и горе-завод, и автобус, который люди дожидаются часами. Ведь все это должно было находиться под контролем прокуратуры, а он возглавлял ее десять лет.
Наверное, на кирпичном заводе у него впервые и зародилась мысль продолжить свою теоретическую работу в области права, которую он вел и учась в аспирантуре в Москве, и работая прокурором в Узбекистане, когда он активно сотрудничал в крупных юридических изданиях, серьезно разрабатывал новое законодательство, неоднократно обращался к руководству республики с обстоятельными докладными о состоянии закона и права в стране.
Как человек, как гражданин он не имел права не обобщить опыт последних трех лет жизни.
В почтовом ящике вместе с газетой лежало письмо. Писем Амирхан Даутович ни от кого не ждал, потому удивился. Не имело письмо и обратного адреса.
На миг ему подумалось: может, Бекходжаевы еще чем-нибудь решили порадовать, но он ошибся. Письмо оказалось от доброжелателя, от анонимного доброжелателя. Это обрадовало и огорчило Амирхана Даутовича одновременно. Если даже добро люди пытаются делать тайно, это еще раз говорило о неблагополучии нравственной атмосферы вокруг. В письме была вырезка из газеты и краткая записка, отпечатанная на машинке. Амирхан Даутович сразу узнал пишущую машинку из прокуратуры, потому что часто сам печатал на ней и видел сейчас четкий дефект, свойственный только ее шрифту: у буквы "ф" не хватало одного кругляша. В записке говорилось, что отправитель письма знает о трудном положении Амирхана Даутовича; ему вряд ли найти в области подходящую работу, потому что его недоброжелатели широко распространили слух о его нервном заболевании — оттого-то ему везде и отказывают.