Один из камней совсем растрескался от воды, он рассыпался и полетел вниз, как только брат тронул его молотком. Это было плохо – брат Томазино обладал своеобразным чувством прекрасного, он никогда не менял то, что можно было отреставрировать, и очень уважал старую работу. Но делать было нечего. Аккуратно, как подлинный реставратор, он удалил зубилом и молотком остатки раскрошившегося камня и дернул за веревку дважды, чтобы ему спустили камень и немного раствора в ведре. Вместо этого веревка натянулась – и он поехал вверх…
– Винченцо! Что ты делаешь, Винченцо!? – закричал он.
Но ответа не было.
Когда веревка вытащила его на свет Божий, он увидел, что рядом с Винченцо и Онофрио стоит брат Бернарди. Брат Бернарди провинился недавно – в его келье нашли вино, и теперь аббат в наказание использовал его как мальчика на побегушках.
Брат Томазино нахмурился. Он уже все понял.
– Надо ехать?
– Аббат сказал, вам нужно срочно ехать в Рим.
Мирская одежда лежала у них в кельях, они переоделись. Рядом с монастырем, просто в кустах стоял небольшой «Фиат»-универсал, столь старый и непритязательный, что его можно было оставлять на улице без присмотра, совершенно не беспокоясь за его судьбу. Сев в него, они направились в сторону Рима, стараясь ехать так, чтобы никому не мешать по дороге. Учитывая, какую скорость мог развивать этот рыдван, никому не мешать было затруднительно, но брань и характерные жесты с вытянутым средним пальцем братья воспринимали с христианским смирением. Над Римом собиралась гроза, ходили черные тучи – и они ехали навстречу грозе.
Брат Карти приехал, как обычно, на двух машинах, за рулем одной из них был человек, которого братья видели, но никогда с ним не разговаривали и не знали, кто он. Он вел большой фургон «Фиат» для развозки продуктов, а брат Карти был за рулем черной «Ланчии Темы».
Как только старенький «Фиат» затормозил около фургона, в нем приглашающе распахнулась дверца.
– Да благословит тебя господь, брат Карти, – сказал брат Томазино, залезая в кузов. Здесь было вполне комфортно, уютно, можно было сидеть, было три телевизора и какие-то шкафы с кнопками и лампами. Брат Томазино вырос в глуши и не знал, что это такое, но телевизор он знал, по нему показывают синематограф.
– Да благословит вас Господь, братья. В трудный час собрались мы, наша вера под угрозой, и наш враг у ворот. Злейший из наших врагов.
На небольшой, покрытый дешевым пластиком столик легли две фотографии, на них был изображен один и тот же человек. В одном случае – в черной, шитой золотом форме с черными орлами на погонах – форма Его Величества Русского Императорского Флота. В другом – более поздний снимок, человек уже в гражданском, на тротуаре. За человеком угадывалось знакомое здание – Палаццо ди Мадамо, Рим.