— Что же? — Удивленно вскинул брови Вербицкий.
— На голодный желудок не пью, майор. — Козорог умышленно обошелся без «господина».
Руденко даже не прикоснулся к банке. Как бы нехотя он отламывал кусочки хлеба, брал колбасу и, закрыв глаза, жевал.
— А вы что же? — обратился к нему Вербицкий.
— Я вообще не пью.
— Алкогольный вегетапанец, если так можно выазиться?
— Вроде. Печень.
— Печень?.. Плюньте вы на печень. Вы заметили, господа, что на войне многие хгонические болезни капитулиовали, как фганцузы пеед фюеом, — Вербицкий засмеялся. — А недугно сказано, господа! Так вот, могу вам доложить, что до войны меня совегшенно измучил гадикулит. А как только началась война — как укой. Так что плюньте вы на вашу печень, господин… как вас?..
— Руденко.
— Плюньте, господин Уденко.
— Воздержусь. Боюсь, что болезнь моя не капитулировала, а лишь заняла глухую оборону. Думаю, не для госпитализации ведь вы меня везете?
— Азумеется, нет. Пгидется нашим болячкам подождать.
— Потому и не хочу их тревожить, — сказал Руденко.
«Молодец, — подумал Козорог, — Тоже не хочет брать милостыню с согнутой спиной. Да, майор Руденко, видать, парень что надо. Не то, что Бордюков. Ты что — совсем в животное превратился? Подставили тебе корыто — и ты только хрюкаешь?
— Послушай, ты бы не того, — сказал Козорог.
— У?..
— Осторожней, как бы заворот кишок не схватил.
— У-у, — замурлыкал, вгрызаясь в сало, Бордюков.
…Сейчас он спит сидя, откинув назад все еще обросшую медвежью голову, челюсть отвисла, похрапывает. Что за человек? За весь день, почти до самой ночи не произнес ни единого слова, кроме «да», «нет», когда его о чем-либо спрашивали. Взгляд у него не то крайне перепуган, не то насторожен. В лагере Козорог его не знал. Руденко о нем сказал: «Вещь в себе».
Вербицкий зашевелился, переменил позу, но руку из-за борта не вынул. Мысли Козорога снова вернулись к Вербицкому. А этот что за тип? Из какого мира? Из «бывших»? Да, похоже из недобитых «бывших». Ему лет сорок-сорок пять. «Был коммунистом». Вранье. Впрочем, может быть, пролез как-то.
Вчера во время ужина, когда шнапс опалил мозг, Козорог не сдержался и спросил:
— Скажите, майор, где вы жили до войны?
— В Ленинг’аде. П’едставьте себе, в Ленинг’аде.
— И чем же вы занимались? Простите за вопрос, но все же интересно. Видно, вы не из простых.
— О, вы п’оницательный. Да, я занимал весьма значительное положение.
— Вы — коммунист? Там же такие порядки, что только коммунисты…
— Любопытно, — Вербицкий снял очки и, подслеповато щурясь, протер их носовым платком. — Любопытно. Видимо, вы хотели сп’осить, был ли я членом пагтии?