— Ну, это вы уж совсем, гражданин следователь, я вам еще раз, то самое, как на духу.
— Вот что, гражданин Бордюков, чтобы мы не теряли попусту время, и чтоб вы тут меньше врали, даю вам возможность до утра подумать. Чем меньше будете юлить, тем больше у вас останется хоть какой-то надежды. Уведите, — сказал следователь вызванному конвоиру.
И вот уже за полночь. Бордюков сидит в камере-одиночке кое-как приспособленного под КПЗ сарая, это он успел разглядеть, когда его под конвоем водили на допрос в одноэтажный домик, и с заледеневшим сердцем думает, но думает вовсе не о том, что сказал ему следователь. А думает о том, что его песенка спета, что ему теперь много чего придется рассказать, а все это пахнет могилой. Значит, знают, что он — Бордюков, а раз так, то им, собственно, больше ничего и не надо знать. Откуда?.. Только от Копицы. Так вот почему тот не явился в избушку, его либо сразу же сцапали, и он во всем признался, либо просто сам сдался и всех выдал, собака. И на след, конечно, навел. А теперь что? Оттяпают у Сороконожки все ножки, устроят завтра очную ставку — и вышка. Ах, если бы он не забрехался с их легендой — были бы еще хоть какие-то шансы. Да, теперь придется сказать, кто он такой на самом деле, и откуда родом, и где его семья — вовсе не в оккупированной Псковской области, а на Тамбовщине, и что его отец, бывший антоновец, и сейчас еще, наверно, в Сибири, куда запроторен после раскулачки. О чем тут говорить, вышка! Надо бежать. Но как отсюда бежать? Он уже десять раз все обдумал и убедился — отсюда никак не улизнешь. Разве что… Да, это единственная возможность попытаться, когда ведут на допрос или с допроса. Тут хоть один шанс из тысячи. Водит на допрос и приводит обратно один конвоир, и можно изловчиться… Вот в том месте, где они обходят КПЗ, пристукнуть конвоира, нырнуть за разваленный домик, а там неподалеку и лес. Лучше всего это сделать, когда будут вести с допроса. Затянуть баланду на допросе дотемна, а там видно будет. Сделать вид, будто споткнулся, вот только штаны надо как-то приспособить, все пуговицы, черти, обрезали. И еще одно лезло в голову Бордюкова: откуда у них такое спокойствие? II дураку все ясно, что немцы вот-вот скоро опять попрут, а следователь не спешит даже узнать, для чего он, Бордюков, был сюда заброшен. Ну, еще бои будут, еще похоронки, а кому наступать, кому пятки показывать, вопрос для них уже решен? Ну, Гитлерюга, будь ты проклят, заварил кашу, растравил душу, только и всего? Надо попытаться, может, удастся, а там еще хоть немножко можно пожить, а так что, так — один конец.