Нарастающий рокот заставил Романа поднять голову. В смеркающееся небо, набирая высоту, — аэродром, видимо, был вблизи, — подымались тяжелые «Юнкерсы», звено за звеном. Много, целая армада. И шли они не прямо на восток, как это было прежде, а на юго-запад. Роман мысленно прочертил направление, похоже, на Курск, туда, где немцы сейчас «выравнивают линию фронта», и где, вероятно, горит у них под ногами земля. Ах, как бы надо сообщить Березину об этом аэродроме. Ничего, теперь он и сам все увидит, узнает.
Роман поднялся, протер насухо глаза, поправил обмундирование и пошел к Фишеру.
— Ну что писаль ваша фрау? — встретил его вопросом Фишер.
— Все в порядке, мой шеф. Правда, письмо какое-то не особенно. Баба есть баба, обиделась, наверно: я где-то тут и ни разу не заглянул к ней. — Роман вспомнил, что письмо распечатывалось, читалось и его тон, скрытый смысл мог вызвать подозрение.
…Много позже будет установлено, что примерно в то же время, когда Роман Маркович Козорог, обрадованный тем, что наконец-то надежно налажена связь с Большой землей и все пока что складывается благополучно, что теперь-то он сможет гораздо больше принести пользы Отечеству, примерно в это же время Никон Покрышка случайно повстречал на базарчике Ольгу Тимофеевну Козорог. Сперва справился, что слышно о Романе Марковиче, на что она ответила, что ничего о нем не знает с осени сорок первого года, а он, засмеявшись, сказал, что ему больше повезло, виделся с ним зимой сорок второго года «при очень интересных обстоятельствах», что стало потом известно со слов свидетеля, тоже полицая, Блаженного. Блаженный и Бескоровайный присутствовали при встрече Ольги Тимофеевны с Покрышкой. Дня через три Ольга Тимофеевна и ее шестилетний сын Ваня были схвачены, увезены куда-то, и их больше никто не видел.
Хотя они и попрощались, однако на следующий день еще раз встретились. Двое из «лагеря» сбежало, была проведена облава в городе, в лесу и ближних деревнях. Роман Козорог проводил облаву в Шибаево и, пользуясь случаем, заскочил к Ирине. Она была какая-то крайне подавленная.
— Ты что, Ира, совсем вроде расклеилась?
— Да так. — И вдруг, похоже, на что-то решилась, от чего лоб ее побледнел, а на щеках выступил румянец, смущенно спросила: — Роман, ты женат?
— Женат. А что? — Подумал: «Неужели она тоже что-то узнала о моей семье?»
— А я еще даже не любила по-настоящему.
— Налюбишься еще, Ира. Тебе сколько?
— Скоро двадцать три.
— Ну вот, только двадцать три. Мне уже почти тридцать три, а я еще…
— Не понял ты меня, Роман, — Она отошла к кровати, присела. — Роман, ты помнишь Таню?.. Ее еще тут испаскудили, потом она выбросилась из вагона на ходу и… — И, заливаясь краской, она решительно сорвала с кровати покрывало. — Я им ничего не отдам. И честь мою… Не думай, Роман, я к тебе ничего.