Её похоронили в Реймсе. И теперь отсутствие слов не тяготило время проводимое подругами вместе.
- Вы остаётесь? - спросил Морис.
- Нет, - ответила Готель, - нет.
Они покинули склеп и сели в экипаж.
- Я уверена, что сейчас она на небесах, - прерывисто вздохнула Готель, - я раньше думала, что это просто слова, созданные для утешения; но это такое сильное чувство, здесь, - она прижала руку к своему сердцу.
- Я знаю, - ответил епископ.
- Странно, что я так мучилась, когда умер Клеман, а сейчас легко.
- Это лишь подтверждает, что вы спокойны за её душу. Как и я. Она была хорошим человеком. Во всём следовала вам, - чуть наклонившись к собеседнице, добавил Морис.
"В большем, чем хотелось бы", - подумав, улыбнулась Готель.
- Так же делала пожертвования, и должен вам сказать, весьма щедро.
- Я не знала.
- Она во всём хотела быть похожей на вас, - добавил он.
Когда солнце уже было готово закатиться, на горизонте стал различим силуэт нового собора.
- Я думаю уехать из Парижа, - сказала Готель, оглядывая величественные черты.
- Воля ваша, матушка.
Из всех городов, прошедших через её историю, для завершения своего жизненного пути Готель избрала Лион. Это был город, воспоминания о котором были ей теплее и менее болезненны. "Полпути к Раймунду". Здесь же она провела с маркизом их последнюю ночь, в доме родителей Клемана. "Бедный Клеман". Кто бы мог подумать, что он окажется единственным настоящим мужчиной в её жизни. Сознательным и терпимым в отношениях, любящим и до смерти как глупо жертвующим собой. Ведь Готель не нуждалась в опеке, она хотела любви. Любви взаимной со своей стороны в случае с Клеманом, которой она не хотела, и любви взаимной со своей же стороны в случае с Раймундом, но которой она так и не смогла получить. Но сейчас это уже не имело значения. Она несколько раз обошла свой дом, но из всех вещей взяла в дорогу лишь Писание, подаренное аббатисой, да можжевеловую клюку, без которой далекие расстояния уже были просто непреодолимы; а уезжала Готель как раз потому, что не хотела послушно ждать своего конца, глядя в окно своей мансарды, а надеялась еще уловить тот забытый вкус живого мира, некогда разменянного на столичные надежды. Она помнила, каким волшебным чувством было охвачено её сердце, когда она нашла под Лионом ту ореховую рощу. А здесь…, ничто здесь больше не держало её, и она торопилась оставить Париж, так же как стремилась в него попасть, бросив много лет назад цыганский табор.
Дом Готель в Лионе стоял на холме, омываемом Соной, а значит, она всё еще жила во Французском королевстве. Но стоило ей отправиться утром в орешник, как она попадала на территорию Римской империи. Дело в том, что император и французский король, так и не определив до конца принадлежность Лиона, просто разделили его рекой. И теперь даже тот, кто, к примеру, перешел мост, чтобы просто купить молока, пересекал имперско-королевскую границу. Это было забавно, учитывая, что коровы того самого молочника, жившего у подножия "королевского" холма, ежедневно щипали "имперскую" траву на другом берегу Соны.