Возвращаясь спустя десять с лишним лет в Лион, Готель также заметила у подножия холма новый собор, очень напомнивший ей парижский Нотр-Дам, и прежде чем доехать до дома, она остановилась у собора и зашла внутрь. Собор сей носил имя Сен-Жан, в честь Святого Иоанна Крестителя, что показалось ей тоже весьма символичным, и Готель на мгновение показалось, что она и не уезжала из Парижа, а потому она сразу же поспешила оттуда выйти.
Она прошла несколько переулков до молочной лавки. Теперь там работал Себастьéн - сын прежнего хозяина, имя которого она вспомнить так и не смогла. Узнав, кто была его посетительница, он поведал ей "презанимательную" историю об её доме, происшедшую лет восемь назад:
- Одно время, заметив, что дом долго пустует, там поселилась семья германцев, - рассказывал Себастьен, отпуская горшок масла мужчине сорока лет, - но прожили они там не долго, поскольку не прошло и двух недель, как туда прибыло несколько крестоносцев, которые буквально вышвырнули их на улицу, - волнующе договорил он, - с тех пор все обходят его стороной.
Взяв кувшин молока, Готель пошла по дорожке вверх. Она не могла не согласиться с Раймундом, что дом был хорош. Из крупного камня, с массивными деревянными перекрытиями; именно такой, какие строят не прижившиеся здесь германцы. Она видела такие дома в Касселе. Готель обернулась. Вид на Лион с холма был превосходный. Сона и Рона, извиваясь, вползали в город, а затем сплетались вместе, как две змеи, довольные своим воссоединением.
Готель села на крыльцо, положив на ступени свою клюку. Она решила, что слишком устала, чтобы сразу входить в дом, поскольку, вероятно, увидев, какой там могли оставить беспорядок, она начала бы немедленно его устранять. А потому, она была очень удивлена, найдя в каком порядке был дом, когда вошла. Естественно, все поросло многолетней пылью, но было явно заметно, что в доме старательно убрались. Посуда была бережно сложена и выставлена на полках, вычищен камин, рядом с которым лежала непочатая вязанка дров. Готель подумала, что вряд ли это успели бы сделать те, кого отсюда так поспешно выгнали. Она прошла наверх, но и там была убрана постель и белье, аккуратно сложенное, было заперто в шкафу. В итоге, ей осталось лишь вымести дом от пыли.
Шли последние дни лета, и Готель не теряя возможности провести время на лоне природы, каждое утро уходила в лес. Она несла с собой вышивку под скатерть или покрывало и садилась с ней на камень или под дерево, трудилась над нею несколько часов, а затем шла обратно. Она редко заходила далеко, тем не менее, обошла всё предместье и за несколько лет знала каждую травинку под Лионом. Самой тяжелой частью такого путешествия всегда оставался подъем на холм. Нагулявшись целый день извилистыми тропами, она брала этот бастион в несколько приемов, переводя дух перед, всё более и более открывающейся, панорамой города. Подходя к крыльцу, от невыносимой боли, она уже опиралась на свою клюку двумя руками и садилась каждый раз на его ступени, прежде чем зайти в дом. Но на этот раз, приблизившись, она увидела, что на её месте уже кто-то сидит. Какая-то совсем молодая девушка, в заношенном платье, не в старом, но сильно сношенном в короткое время. Даже издалека она имела вид измученный, словно проделала путь с другого конца земли. Заметив походящую к дому Готель, девушка торопливо встала, выпрямилась, придав выражению лица достоинства и важности. Но даже с плохим зрением Готель было видно, что девушка эта выплакала на крыльце достаточно слез, надеясь на эту встречу. Её глаза были красными по краям, а подбородок дрожал, но она держалась своего образа, как за соломинку, хотя, скорее всего, сама понимала, что человеку, висящему над пропастью, соломинка вряд ли поможет.